В преддверии нового года Minval Politika обсудила ключевые глобальные и региональные тенденции с политологом Сахилем Искендеровым. В интервью эксперт поделился прогнозами по развитию мировых конфликтов, роли ведущих держав и возможным сценариям международной политики в следующем году.
— Какие ключевые политические и внешнеполитические вызовы будут стоять перед Азербайджаном в следующем году?
— Думаю, что как во внутриполитической, так и во внешнеполитической плоскости в следующем году для Азербайджана не ожидается каких-либо серьёзных вызовов. Безусловно, отдельные вопросы, которые не нашли своего решения в текущем году, могут перейти на следующий год, однако, на мой взгляд, это не должно вызывать серьёзных беспокойств ни в азербайджанском обществе, ни в государственных структурах в целом.
В то же время в этом году были выявлены определённые моменты, которые не в лучшем свете показали некоторые политические круги, прежде всего представителей бывшего политического истеблишмента и так называемых оппозиционеров. Эти проявления наглядно продемонстрировали, что возникавшие вызовы были оперативно и своевременно нейтрализованы.
Главное же заключается в том, что Азербайджан ведёт многовекторную, дальновидную и стратегически выверенную политику, направленную на обеспечение национальной безопасности и нейтрализацию возможных угроз извне. В этом контексте я не вижу оснований для серьёзных тревог, хотя, разумеется, полностью исключать попытки дестабилизации ситуации в стране нельзя.
Тем не менее, вновь подчеркну, что Азербайджан в значительной степени обеспечил свою устойчивость и застраховал себя от потенциальных вызовов, как внутриполитических, так и внешнеполитических.
— Как может развиваться региональная политика Южного Кавказа и какую роль в ней сыграет Азербайджан?
— Что касается второго момента, возможных вызовов на Южном Кавказе в следующем году, то, на мой взгляд, здесь действительно присутствуют определённые опасения. В первую очередь они связаны с событиями текущего года, в частности с подписанием соглашения о стратегическом партнёрстве между Европейским союзом и Арменией. Этот документ вполне обоснованно вызывает серьёзную тревогу и обеспокоенность в Азербайджане.
В ответ Азербайджан уже начал предпринимать конкретные шаги, демонстрируя готовность напрямую, без посредников, выстраивать экономические и политические отношения с Арменией. Именно в этом контексте вызывает недоумение активность Европейского союза в отношении Армении и в целом его политика на Южном Кавказе. Существует определённая опасность того, что отдельные европейские политические круги, прежде всего брюссельская евробюрократия в лице Еврокомиссии, могут попытаться воспрепятствовать шагам по установлению окончательного и устойчивого мира в регионе, а также предпринять попытки дестабилизации ситуации.
Дополнительным фактором является раздражённость Евросоюза действиями нынешней администрации Белого дома во главе с Дональдом Трампом, как в контексте отношений США и ЕС, так и в вопросе нормализации мирных отношений между Азербайджаном и Арменией. В этом смысле нельзя исключать деструктивных попыток со стороны ЕС на Южном Кавказе.
Однако Азербайджан сегодня в значительной степени застрахован от подобных рисков. Возможные попытки внешнего вмешательства, если они и будут предприниматься, скорее всего, будут осуществляться через Армению, путём давления на её внешнеполитический курс.
При этом Азербайджан остаётся устойчивым и защищённым государством. Существенную стабилизирующую роль играет усиливающееся влияние Соединённых Штатов Америки на Южном Кавказе. Процессы, начавшиеся в 2025 году, носят необратимый характер, и попытки их дестабилизации вряд ли будут успешными.
Отдельно стоит отметить российский фактор. В ближайшей перспективе Россия, на мой взгляд, не станет источником серьёзной дестабилизации. В контексте проекта Зангезурского коридора, вероятно, существуют определённые договорённости между США и Москвой, несмотря на заявления российской стороны о желании участвовать в этом проекте.
Показательно, что вскоре после подписания вашингтонских соглашений между Азербайджаном и Арменией прозвучали заявления о возможной вовлечённости России в функционирование коридора, что косвенно подтверждает наличие таких договорённостей. В то же время Россия, безусловно, будет пытаться влиять на внутриполитические процессы в Армении, однако пророссийские силы вряд ли смогут занять ключевые позиции.
Кроме того, определённую обеспокоенность вызывает позиция Грузии. Уже сейчас фиксируются негативные сигналы в отношении установления прямых транспортных и экономических связей между Азербайджаном и Арменией, включая тарифные вопросы. Не случайно звучат предложения о прямых перевозках в обход грузинской территории.
В следующем году на этом направлении возможны определённые трения между Азербайджаном, Грузией и Арменией. Грузия традиционно осторожно относится к открытию прямых коммуникаций между Баку и Ереваном, опасаясь снижения своей транзитной роли.
При этом вероятность военных эксцессов в регионе, на мой взгляд, крайне низка. Усиление роли США и совпадение американских и азербайджанских интересов на Южном Кавказе делают сценарии силовой дестабилизации маловероятными. Именно поэтому процесс нормализации прямых отношений между Азербайджаном и Арменией целесообразно ускорять, опираясь на инициативность и последовательность азербайджанской стороны.
— Насколько вероятны в следующем году переговоры между Россией и Украиной, ведущие к реальному прекращению боевых действий?
— В этом контексте возникает определённая задержка, поскольку, как бы парадоксально это ни звучало, с каждым днём позиции России усиливаются, тогда как позиции Киева ослабевают. К сожалению, украинские власти упустили гораздо более выгодный вариант, который существовал в 2022 году. Сегодня Украина находится в крайне тяжёлом положении. Полагаю, что Киеву придётся пойти на очень серьёзные уступки, не только территориальные, но и политические, дипломатические. У Украины остаётся всё меньше сторонников, и их число продолжает сокращаться. Все громкие заявления о «коалиции желающих» и о некой единой европейской линии, несмотря на попытки координации, на практике разбиваются о позицию национальных государств, которые в этом вопросе придерживаются более прагматичного подхода.
Я считаю, что в следующем году существует реальная возможность прекращения огня и выхода хотя бы на рамочное мирное соглашение. Администрация Трампа достаточно ясно даёт понять: дальнейшее развитие событий для Украины будет только ухудшаться. В этом контексте крайне важно правильно сыграть в текущий момент, поскольку давление, в том числе на украинское руководство, заметно усиливается.
Мы наблюдаем нарастающую волну коррупционных скандалов в Украине. Показательно, что накануне встречи Трампа и Зеленского, был нанесён очередной удар по окружению Зеленского, ещё два высокопоставленных украинских чиновника оказались замешаны в коррупции, после чего последовали обыски по адресам, близким к президенту. Всё это свидетельствует о серьёзном давлении со стороны США, направленном на то, чтобы вынудить Зеленского идти на уступки. Практически очевидно, что ключевым остаётся территориальный вопрос. Формально он может быть решён только через референдум. Однако принципиально важно другое: ранее Зеленский категорически отказывался обсуждать любые территориальные уступки. Сейчас же он уже допускает возможность вывода украинских войск с оставшейся части Донбасса, как того требует Россия. Фактически это означает признание российских требований.
Ситуация на линии фронта продолжает осложняться. Да, на последнем саммите ЕС было объявлено о выделении Украине 90 миллиардов евро, одна ко, на мой взгляд, это не меняет ситуацию принципиально и не способно кардинально её облегчить.
В этих условиях украинская сторона, как бы тяжело это ни было, будет вынуждена пойти на крайне сложные, но, возможно, неизбежные шаги. В противном случае под вопрос может быть поставлено само существование украинского государства. Именно поэтому такие решения могут стать для украинского руководства вынужденной необходимостью.
Я убеждён, что реальные возможности для окончания войны существуют. Однако ключевой вопрос заключается в том, каким будет этот конец: болезненное соглашение для Украины или полный военный разгром. По сути, данный вопрос уже перестал быть предметом дискуссии. Рано или поздно Украине придётся войти в этот процесс и принять решение, если не сейчас, то позже, но уже на гораздо худших условиях.
— Какие из существующих мировых конфликтов могут обостриться в ближайший год, а какие — наоборот, пойти на спад? Есть ли риск появления новых горячих точек в мире и в каких регионах он наиболее высок?
— Как я уже отмечал, говоря об украинском конфликте, можно предположить, что он будет постепенно идти на спад, возможно, уже в следующем году. В этом году противостояние уже не носило столь ожесточённого характера, как в предыдущие два–три года. На этом фоне и во многом благодаря усилиям американской администрации украинский кризис, вероятно, будет постепенно затухать в той или иной форме.
Однако если говорить о других существующих конфликтах, в первую очередь стоит обратить внимание на ситуацию на Ближнем Востоке. Да, мы знаем о заявлениях и предполагаемых договорённостях, связанных с администрацией Белого дома, а также о формально установленном хрупком мире между Израилем и его противниками, в частности ХАМАС. Но, по сути, речь идёт скорее о внешнем, видимом затишье. Воинственная риторика сохраняется как со стороны Израиля, так и со стороны ХАМАС. Политические манёвры и заявления представителей этой организации позволяют предположить, что очаг напряжённости никуда не исчез. Уже фиксируются отдельные столкновения и эпизоды противостояния с израильской армией, что свидетельствует о сохранении конфликтоёмкого потенциала. В любой момент в следующем году ситуация может вновь обостриться.
Отдельно я бы отметил высокую степень риска возможного обострения отношений между Венесуэлой и США. Звучали заявления, в том числе со стороны Дональда Трампа, о возможных ударах по Венесуэле. Не исключено, что существуют определённые закулисные договорённости между Россией и американской администрацией, направленные на недопущение открытых боевых столкновений. Тем не менее опасность остаётся: любая искра может привести к эскалации. При этом следует учитывать, что США традиционно избегают военных действий на американском континенте, особенно в непосредственной близости от своих границ.
В этом контексте считаю ошибочным распространённое мнение о том, что Россия заинтересована в новых войнах в регионах, прилегающих к её границам. На фоне войны в Украине Москва, напротив, не заинтересована в появлении новых очагов нестабильности, в том числе на южных рубежах и на Кавказе.
Говоря о возможных новых точках напряжённости с участием России, нельзя исключать риск обострения ситуации в Молдове, прежде всего вокруг Приднестровья. Украинский конфликт во многом связан с более широким контекстом российско-молдовских отношений, и Москва может попытаться предпринять шаги, которые, с её точки зрения, направлены на «наведение порядка» в этом регионе.
На постсоветском пространстве особое внимание Россия, вероятно, будет уделять Центральной Азии, где разворачивается серьёзная конкуренция между тремя центрами силы — Россией, США и Китаем.
Вне постсоветского пространства сохраняется высокая вероятность нового витка конфликта между Ираном и Израилем при участии США. Несмотря на относительное затишье после недавней краткосрочной эскалации, в следующем году не исключено повторение вооружённого столкновения. Существенную роль здесь играет иранская ядерная программа: Тегеран готов обсуждать её лишь в ограниченном формате, отказываясь вести переговоры по вопросам мирного атома, апеллируя к нормам международного права.
Отдельную обеспокоенность вызывает потенциальное столкновение между Израилем и Турцией, прежде всего на территории Сирии. Настораживает и тот факт, что Израиль, судя по ряду сигналов, считает предпочтительным сохранение в Сирии российских военных баз, а не турецкого присутствия. Остаётся надеяться, что турецкая дипломатия сумеет предотвратить подобное развитие событий.
Ещё одной зоной риска остаётся Ливия, где сталкиваются интересы Израиля, России и Турции. Последние инциденты, включая крушение ливийского самолёта на территории Турции, лишь усиливают напряжённость, несмотря на то что официальное расследование продолжается. Аналогичные латентные угрозы существуют и в Сомали, где в следующем году возможен переход скрытых противостояний в открытую фазу. К сожалению, подобные риски стали частью современной международной реальности. История человечества неизменно сопровождалась войнами, и, как бы цинично это ни звучало, они остаются одной из постоянных характеристик мирового развития.
— Как глобальная конкуренция между крупными державами будет влиять на локальные и региональные конфликты?
— Понимаете, суть вопроса в том, что любые войны в первую очередь имеют под собой экономические основания. Войны ради самих войн не ведутся, всегда существуют конкретные экономические причины. История не знает ни одного крупного конфликта, который возник бы исключительно по иным соображениям.
Часто в качестве примера приводят Троянскую войну и похищение Елены. Однако это был лишь формальный повод. То же самое можно сказать и о Первой мировой войне.
Если посмотреть на современные примеры, ситуация принципиально не меняется. Возьмём, к примеру, Гренландию. Заявления Дональда Трампа о возможных претензиях к этому региону — это прежде всего экономический вопрос. Через Гренландию идёт борьба за арктические ресурсы, а США крайне обеспокоены усилением влияния России и Китая в Арктике.
В этом контексте показателен и подход Хэлфорда Маккиндера — одного из ключевых теоретиков англосаксонской геополитики. Он выступал против свободной торговли, считая, что борьба за рынки в конечном итоге неизбежно приводит к войнам. И практика это подтверждает: все крупные конфликты так или иначе связаны либо с борьбой за ресурсы, либо за рынки сбыта.
Достаточно посмотреть на глобальное соперничество между Китаем, США, Европой и Россией. Или на рынок вооружений, где ведущими экспортёрами остаются Соединённые Штаты и Россия. Даже выступая в роли посредника по украинскому конфликту, США фактически предлагает экономические схемы, использование замороженных активов, совместные проекты и распределение прибыли.
Экономические интересы лежали и в основе украинского кризиса. Ещё при президентстве Виктора Януковича Украина заявила о намерении подписать соглашение об ассоциации с ЕС. Россия восприняла это как прямую угрозу своим экономическим и геополитическим интересам и выдвинула жёсткие условия. В итоге противостояние перешло из экономической плоскости в политическую, а затем и в военную.
Здесь уместно вспомнить и так называемый принцип «анаконды» — геополитическую стратегию, при которой государство постепенно окружают недружественными режимами и экономическими санкциями. В условиях тотального давления у страны остаётся всё меньше вариантов для манёвра, что и приводит к острым конфликтам.
То же самое сегодня происходит и в отношениях между США и Европой. Вашингтон фактически заявляет, что в течение десятилетий нёс основное бремя европейской безопасности и теперь ожидает, что Европа будет платить за неё самостоятельно. Это тоже чисто экономический вопрос, замаскированный под политический.
В конечном итоге именно экономические интересы сначала формируют политико-дипломатическое противостояние, затем жёсткую конкуренцию, а в ряде случаев приводят и к крупным войнам. За всеми этими процессами всегда стоят интересы великих держав.
Сегодня США, по сути, стремятся сформировать новый мировой порядок, в котором ключевую роль будут играть три государства — Соединённые Штаты, Россия и Китай. Американская логика проста: договариваться с несколькими крупными центрами силы проще, чем с десятками акторов, включая разрозненный Евросоюз.
Так было, так есть и, вероятно, так будет и дальше. Пока существуют национальные государства и экономические интересы, конкуренция между ними неизбежно будет приводить в той или иной форме —к столкновениям.
