В своем интервью агентству «Associated Press» один из величайших и наиболее влиятельных кинорежиссёров современности Мартин Скорсезе признался, что практически не смотрит современное кино, поскольку оно потеряло смысл как искусство.
Не хотелось бы соглашаться со Скорсезе, кино навряд ли умрет, а вот смысл оно теряет только в том случае, если его некому делать качественно. О смерти азербайджанского кинематографа говорят уже давно, дескать, смотреть нечего, режиссеров хороших нет, артистов – тоже, однотипные сюжеты, лишенные смысла фильмы. «А помните, какие были фильмы! Какое кино снимали наши режиссеры — доброе, старое, азербайджанское кино!» — именно эту фразу чаще всего произносят граждане, чей возраст уже давно зашкаливает за 50. Но почему же сегодня, именно сегодня, кода существует столько возможностей для съемок хороших, качественных фильмов, наше кино претерпевает фазу «frozen»?
В интервью «Минвалу» азербайджанский киновед, кинорежиссёр, заслуженный деятель искусств Аяз Салаев отметил, что говорить в прошедшем времени по принципу «было старое доброе азербайджанское кино» – неправильно.
— Были очень неплохие фильмы, снятые в первое десятилетие независимости, в корне отличающиеся от фильмов, снятых в советское время, и отличающиеся, кстати, в лучшую сторону. И я не думаю, что сегодня в сфере других видов искусства имеет смысл говорить о расцвете. Я вообще всегда рассматриваю кино в контексте культуры, и ситуация в кино в принципе отражает общую социокультурную ситуацию. Есть и сегодня режиссёры, способные делать настоящее искусство. Но не могу не сказать о двух полярно противоположных тенденциях, которые я сегодня наблюдаю, и которые в равной степени мне не очень симпатичны. Одно направление ориентируется на самые низменные вкусы, на кассу, другое – на фестивальный успех. Но есть одна черта, которая их объединяет — конъюнктурность. И то, и другое делается не ради искусства. В одном случае целью является прибыль. Я посмотрел пару фильмов, снятых для кассы (не стану их называть) и испытал совершеннейший шок.
Фильмы другого направления ориентируются на фестивальный успех, но и там многое делается на потребу – на сей раз на потребу фестивальной публике и, главное, фестивальному руководству. Не буду углубляться в эту тему, собираюсь сам об этом написать.
Перед нашим кинематографом, кинематографом независимой страны, стоит задача – стать частью национальной культуры. Кино должно, наконец, стать настоящим зеркалом народа, нации, кино должно дать возможность зрителям увидеть себя со стороны, должно помочь осмыслить свою жизнь, понять самих себя.
Подлинный художник – это человек, который впускает само время в своё сердце, не думая ни о коммерческом успехе, ни о фестивальных лаврах. И как мало у нас таких!
— Скажите, возможно ли как-то поломать это мышление, снести эти рамки напрочь?
– Не знаю. Читаю высказывания некоторых кинематографистов по проблемам кино. Творческие люди, а говорят исключительно о каких-то «структурных изменениях». С творчеством как-бы всё в порядке. Мало кто говорит о том, в чём смысл понятия ХУДОЖНИК и какова его миссия.
Есть ещё одна важная тема, которой я хотел бы коснуться. Для развития киноискусства крайне важен контекст мировой культуры. Речь идёт об особом мироощущении, отношении к истории, миру, человеку, которое было сформировано культурой. И великие фильмы, снятые Эйзенштейном, Бергманом, Феллини, Куросавой, Тарковским, — рождены именно этим мироощущением. Вот это мироощущение, рождённое мировой культурой, и в первую очередь, европейской культурой, уходит. Под западной культурой сегодня понимаются совсем другие вещи – гей-парады, узаконенное самоубийство и пр. Главное чувство, которое вы испытываете, общаясь сегодня с молодыми европейскими кинематографистами – разочарование.
– А как обстоят дела с сюжетами у нас? Понятно, что у нас не затрагивается тема эвтаназии и гей-парадов, но тем не менее, факт деградации жанра в местном кинематографе имеет место быть.
— Через мои руки проходят сценарии, которые подаются на киностудию. Во множестве сценариев – главная героиня – телеведущая, либо журналистка, чаще всего приехавшая из-за границы. Предел мечтаний. Люди, которые пишут эти сценарии, слыхом не слыхивали о мадам Бовари, Офелии, пушкинской Татьяне, семи красавицах… Свои представления о женских образах, и вообще, о мире, они черпают из телеканалов.
Мы каждый день ходим по улицам, каждый день видим уборщиц, продавцов, таксистов… Много ли о них фильмов? Об их жизни, чувствах, любви, страданиях, разочарованиях? Чем они хуже нас с Вами?
И ещё об одном я хотел бы сказать. В наших фильмах, за небольшим исключением, отсутствуют герои, которые живут с ощущением личной ответственности за происходящее, которые обладают волей к жизни, умеют сопротивляться житейским невзгодам. На подобных героях построен великий американский кинематограф, начиная от комиков 20-х годов прошлого века. Они стремятся к своей цели, карабкаются, бегут, ползут, но при этом – и это важно – стараются сохранить достоинство. Повторюсь – это герои, которые живут на экране с ощущением личной ответственности за мир, который их окружает. А что, у нас таких нет? И не только на войне, но и в повседневной жизни?! Сколько в Азербайджане врачей, которые самоотверженно борятся с ковидом, и сколько уже погибло. Интересно, в какой-нибудь голове зародилась идея снять фильм об этих людях?
— Как-то раз я задавала вопрос одному из режиссеров насчет низкого уровня местного кино, и он ответил мне, что зрителя надо искать в массах, учитывать уровень этих масс и их потребности. Но ведь и Феллини находил своего зрителя в массах, его фильмы смотрели и богатые, и бедные, но фильмы его были настолько пронзительны и великолепны, что будут оставаться шедевральными в любые времена. Может быть, в таком случае, все дело именно в самом уровне масс? Ведь основной принцип режиссера следовать главной задаче: показывать не только лоск, но и изнанку жизни, учить, и, как Вы уже говорили, заставить зрителя смотреть в экран как в зеркало, в котором он увидит себя самого. Но когда я сказала этому режиссеру об основной задаче кинематографа, он мне ответил: «Не сегодня».
– Человек, с которым Вы говорили, видимо, не имеет ни стыда, ни совести. Это как выходит – «я снимаю примитивное кино, потому что масса примитивна»? Собственное убожество этот человек внаглую переносит на публику, презрительно называя её «массой». Человек, который говорит «не сегодня», ничего путного не снимет и завтра.
— Неоднократно в СМИ писали о том, что наши молодые режиссеры представят свои картины на престижных кинофестивалях, в определенной секции. Разве этот факт не является показателем возможных перемен к лучшему?
— Вопрос, по КАКОЙ причине берут фестивали тот или иной фильм. И причины эти бывают разные, очень даже разные. О каждом фильме следует говорить по отдельности.
— В народе бытует мнение, что хорошее кино можно снять только при наличии хорошего бюджета. Так ли это на самом деле?
— Хорошее кино можно снять при наличии большой души художника и хороших мозгов, а все остальное приложится. Отсутствие таланта и в первую очередь качественной драматургии никаким бюджетом не компенсируешь.
— А сколько обычно выделяется денег на съемки фильма?
— Я никогда не лез в организационные, структурные и финансовые вопросы, это не моё.
— Судя по актерской и режиссерской школе Вашего поколения раньше в институте искусств был сильный преподавательский состав, а сегодня?
— А сегодня есть сильные студенты. Их мало, но они есть. Они появились буквально 5-6 лет назад. И я надеюсь на них, так как среди этих молодых есть хорошие ребята, с которыми я хотел бы продолжать общение не как педагог, а как коллега, как товарищ, как друг.
— Вы в данный момент работаете над каким-нибудь новым проектом?
— Я закончил полнометражный документальный фильм под названием «Торпаг» («Земля») об изгнании азербайджанцев из Западного Азербайджана в 1988 году. В фильме нет ни документов, ни карт, а только повествование живых участников событий. Там есть поразительные, уникальные свидетельства. С нетерпением жду окончания пандемии, чтобы представить его публике.
— Мне почему-то всегда казалось, что министром культуры должен быть обязательно человек искусства, а не номенклатурный работник, сидящий в чиновничьем кресле и видящий жизнь не более чем в рамках своего шаблонного циркуляра.
— Совсем даже не обязательно. От руководства требуется только одно: уметь отличать хорошее от плохого, обладать художественным вкусом и любить культуру своей страны. Люди искусства часто бывают субъективны. В искусстве присутствует элемент соревнования, и от зависти никто не гарантирован.
Я никому не хочу делать реверансов, но тем не менее скажу: тот факт, что сегодня и.о министра культуры назначен человек, которые долгие годы занимался продвижением Азербайджана на международной арене – это очень правильно.
— Вы говорите о классических приемах, и это очень радует. Как известно, Квентин Тарантино остается одним из немногих режиссеров, отказавшихся от применения спецэффектов, компьютерной графики и прочих прелестей, прогрессирующих «кинофишек». А как вы смотрите на этот вопрос?
— Я ничего не имею против новых технологий. Но принципиально они ничего не определяют в искусстве. Насколько мне известно, шахматист практически не может выиграть у компьютера. Но ни один компьютер – даже самый совершенный, никогда не сможет создать произведение искусства. Потому что кино – это в первую очередь живая человеческая душа.
Беседовала Яна Мадатова
