COP29
Взять у нее интервью оказалось гораздо сложнее, чем мы предполагали. То она соглашалась на разговор, то колебалась, много раз мы долго беседовали по телефону… Мы даже встретились один раз, в конце этой 4-5 часовой встречи она дала интервью, но затем отказалась от него. Об этом даже вспоминать не хочется.
Бывший депутат Гюляр Ахмедова после выхода на свободу 5 мая 2014 года (в заключении она провела 1 год и 3 месяца) мелькает в СМИ эпизодически. Она ограничивается ответами на пару вопросов и заявлениями, что отдалилась от политики и общественной жизни. Но автору этих строк она сказала в зале суда: «когда я выйду, мы поговорим как женщина с женщиной».
В начале интервью она сразу огласила свои условия: она не станет говорить о том самом видео, Эльшаде Абдуллаеве, политике и Севиндж Бабаевой. Когда мы перечистили вопросы, она встала и сказала «я не буду про это говорить». И мы попытались узнать о том, что пережила за последние годы бывший депутат и политик, не углубляясь в детали.
— Говорят, чтобы узнать состояние человека, достаточно спросить у него, счастлив ли он. Когда он отвечает на этот вопрос, то он описывает свое состояние духа.
— Счастье нельзя описать. Быть постоянно счастливым – признак сумасшествия. Человек бывает счастлив в какие-то секунды, минуты. Если человек не испытывает этого, он может сойти с ума. Например, когда мой сын возвращается из школы и целует меня, я испытываю прилив счастья.
— То есть, вам хватает маленьких моментов счастья…
— Всем хватает. Нет такого человека, которому бы этого не хватило. Все начинается с малого. Если не будет этих маленьких моментов счастья, то и большое счастье не появится.
— Выступления с больших трибун, политические победы… Вы уже прошли этот этап. Маленькие моменты счастья стали делать вас счастливой с того самого времени?
— Нет. Я и тогда смотрела на это просто как на свою работу. У всех разная работа. Например, когда хирург проводит успешную операцию, которая длится хоть 5-6 часов, он счастлив после ее завершения. Да, он выходит с операции уставшим, но с прекрасным настроением. Или когда повар обслуживает большое мероприятие, если все остались довольны его блюдами, то он чувствует удовлетворение. Моей работой было выступать, кода я проделывала какую-то работу, то получала удовольствие от этого. Как я уже сказала, я смотрела на это только как на работу…
— Как теперь вы смотрите на те самые дни?
— Жизнь течет, никто не стоит на месте. Взлеты и падения бывают и у людей, гораздо выше меня по должности, известных во всем мире. Как говорят турки, взлетов и падений не бывает только у Аллаха. Надо адекватно это воспринимать. Проблема возникает тогда, когда ты что-то драматизируешь, сама делаешь из этого проблему.
— Тогда, наверное, те самые проведенные в заключении 1 год и 3 месяца остались для вас в прошлом, вы же сказали, что не делаете из чего-то проблему…
— Не знаю, наверное, да, все это осталось для меня в прошлом.
— Вспоминаете ли вы об этом периоде, днях, проведенных в заключении?
— Если мне не напоминать, то сама не вспоминаю (смеется). Сказать тебе честно кое-что? В нашей семье эта тема под запретом.
— Кто поставил такой запрет, вы?
— Мой сын, он говорит, что нельзя про это говорить.
— Когда вас арестовали, ему было 8 лет, значит, он все осознавал…
— Да, и сейчас, когда про это кто-то говорит, он запрещает это делать.
— Не хотите ли вы написать про это книгу?
— Нет.
— Но почему? Для кого-то это станет уроком, для кого то утешением… В чем проблема?
— Я напишу книгу, но совсем о другом.
— О чем же?
— Я напишу детские сказки, красивые рассказы, что-то позитивное.
— У вас какой то комплекс на счет того, чтобы поделиться с людьми своим внутренним миром и пережитыми тяжелыми моментами? Не хотите, чтобы кто-то видел проявление вашей слабости?
— Это не комплекс. Наоборот, всем женщинам надо объяснить, что это вовсе не комплекс. Просто нельзя раскрывать свою душу. Например, когда у меня в семье был разлад, я делала так, чтобы об этом не узнали мои родители. Про разговор между мной и сестрой я никогда не говорила брату. Про разговор между мной и сыном я не рассказываю его отцу. И вообще, я не копаюсь в чужих делах и ненавижу это. Обычно начинают разглагольствовать после ухода с должности, если так хотел сказать это, надо было вовремя это делать, а сейчас помалкивай. Если что-то произошло между двумя людьми, для чего надо рассказывать это третьему или газете? Ну, было и было…
— На счет того, чтобы ворошить прошлое, почему вы постоянно говорите «это из-за вас меня арестовали» и обвиняете нас?
— Проехали эту тему, закроем этот разговор…
— Хорошо. Но я помню, что на суде вы жаловались представителям СМИ, что вы всегда поддерживали их, но они повели себя неадекватно по отношению к вам в этом вопросе, не были объективными и справедливыми…
— Я не опровергаю свои слова. Я сказала, а вы об этом написали тогда. Если я так сказала тогда, не буду же я сейчас это опровергать. Сейчас я не стану же говорить, что тогда пресса отнеслась ко мне хорошо. Мы живем в такое время, что никто ни от чего не застрахован, нигде – ни здесь, ни в Африке, ни в Америке. Все мы можем попасть в такую ситуацию. Самое лучшее — это заранее подумать, что будет, если я попаду в такую ситуацию. Поэтому я спокойна, не хочу никаких разборок ни с кем. Я никогда не думаю, почему кто-то повел себя тогда-то именно так? Иногда дома тоже мне говорят, неужели ты ни на кого не обижена? Я говорю, что нет.
— Выходит, чтобы осознать это, вам нужно было пройти этот этап, побывать в тюрьме? Или это всегда было вашей жизненной позицией?
— Я знала. Кто предупрежден, тот вооружен. Люди думают, что с ними такого не может случиться. Никто не допускает плохих мыслей. Думают, что не заболеют, не попадут в аварию… Когда видишь такое, даже не думаешь, что это может произойти и с тобой.
— Большинство тех, кто видел ваше поведение на суде, говорят, что вы вели себя иначе, не сломались, не унизились, с честью выдержали этот судебный процесс.
— Все говорят мне об этом: на улице, на свадьбах, все друзья и знакомые.
— Все по-разному понимают понятие «с честью», а что для вас означало с честью пройти это испытание?
— Не могу сказать, как именно я его выдержала. Я какая есть, такой и была. Я не придумывала особую программу. Мне 50 лет, я уже не изменюсь.
— Самые преданные властям чиновники, министры были арестованы, в суде они выбрали тактику обличения. Кто-то грозился, кто-то что-то рассказал о прошлых махинациях и наехал на власть. А вы сказали: «Если мой арест пойдет на пользу азербайджанской государственности, то Гюляр Ахмедова готова принести себя в жертву». Говорите, это не было тактикой?
— Нет, я всегда так считала. Молодежь может не знать на счет государственности, они многого не видели. Мои одногодки повидали многое, а я особенно. Я находилась в эпицентре этих процессов, видела труды на пути к государственности. Я видела, что делал покойный Гейдар Алиев для обретения страной независимости. Может, когда мне будет 70 лет, я напишу мемуары об этом. На земле есть столько наций, у которых нет государственности, они стараются построить свое государство, но не могут, это очень трудно. У нас есть государство, один государственный язык, нас всего 9-10 миллионов. В такое тяжелое время построить государство, противостоять атакам и сохранить его очень трудно.
— Но есть и контраргумент. Например, некоторые говорили, что «Гюлер Ахмедова на примере других чиновников и экс-министров видела, чем заканчивается тактика нападения, поэтому осознала, что она не пойдет ей на пользу. У нее не было другого шанса..».
— Все меряют по себе. Из-за таких людей мы никогда не сможем стать нацией. Для того, чтобы жить по человечески, чтобы другие страны нас уважали, надо думать как я. Другого пути у нас нет.
— Но вы видели в суде, что законы нашего государства не работают. Вы сами заявили об этом на суде: «До сегодня дня я слышала об этом, но только после того, как со мной это произошло, я поняла, что наши законы, которые мы разрабатываем в Милли Меджлисе, не работают».
— Работают или нет, это другой вопрос. Главное – приоритеты. В жизни каждого человека должны быть приоритеты: и в семейной жизни, и в одежде, и в образе жизни. А еще есть детали. Например, я никогда не надеваю какую-то одежду, но на счет цвета могу пойти на уступки и сделать исключения. Самое главное – у нас есть государство, границы, армия, паспорта. Это главное. Сегодня этот закон работает, а завтра он меняется — это процесс. А еще есть основа, фундаментальные вещи. То есть, чтобы сохранить это государство, можно принести в жертву сто таких, как я. Если для сохранения этого государства, его авторитета и существования нужно отдать в жертву Гюляр Ахмедову, то пусть так оно и будет.
— Эту речь вам посоветовал произнести адвокат?
— Нет. Я не слушала адвоката, вообще никого не слушала.
— Хоть ваши адвокаты и прославились за ваш счет, но были очень слабыми, вы уж не обижайтесь…
— Были ли они сильными или слабыми, я тут не причем. Для чего невиновному человеку адвокат, он мне не требовался.
— Зачем вы тогда наняли столько адвокатов?
— Моя семья наняла их. Каждый раз новому адвокату я давала поручения по поводу какой-то новой детали или правового вакуума. Иногда наши мнения не совпадали.
— Почему вы не обратились к опытным в политических делах адвокатам?
— Во-первых, этим вопросом занималась моя семья. Во-вторых, мне не требовался адвокат, зачем депутату адвокат?
* * *
Продолжение следует.
Севиндж Тельмангызы
Minval.Az
