Говорят, все артисты — небожители, и потому для простого смертного всегда недосягаемы. Но если есть возможность хоть краем глаза увидеть Парнас, то никогда эту возможность не упустишь. В субботу, после «Травиаты», в закулисье Государственного академического театра оперы и балета я встретилась с народным артистом Авазом Абдуллаевым – обладателем великолепного баритона. Красавец и невероятный талант — в одном лице. С А.Абдуллаевым в последний раз мы говорили в 2018 году, интервью наделало тогда много шума. Беседа была долгой и интересной, и потому очень хочется разбить ее на яркие цитаты, чтобы донести до читателя смысл и блеск темы, о которой шла речь.
О модернизации оперы
— Я пою в странах, где так называемый модерн бежит 10-мильными шагами. Но скажу так: из десяти модерновых постановок выдерживает только одна. Это такое навороченное, что невольно задаешься вопросом: что курил режиссер, почему он вдруг решил именно таким извращенным образом трактовать классику? Если так уж охота ставить «модерн», изволь, выбери современного композитора и поставь. Но для того, чтобы впихнуть классику в модерновое измерение, нужно обладать колоссальным опытом и талантом.
При этом я не хочу сказать, что я против новаторства в музыке и постановках, ведь и Моцарт, и Верди были новаторами. В их времена тоже говорили, что, дескать, такого быть не должно, нужен блеск мрамора и павлиньи перья, кастраты Фаринелли и тому подобное. Но Верди сказал: «Мне нужна не помпезная постановка, а драма», и это было правильно. У нас в Азербайджане тоже был опыт модерновых постановок, как-то ставили оперу «Лейли и Меджнун», и эта постановка вызвала шквал критики.
Понятно, что кому-то модерн нравится, кому-то нет, но, тем не менее, стиль «модерн» со щитов по любому сбрасывать нельзя. Я за модерн, но разумный, и обязательно еще — за комиссию, потому что то, что творится на Западе, нельзя назвать иначе, как деградацией оперного искусства. В попытке пристрастить молодежь к опере постановщики идут просто на чудовищные эксперименты, в результате отвращающие публику. То есть, происходит обратный эффект, вкус у зрителя сильно портится. Но опять же повторю: я не против модерна в классическом подходе к опере.
О спонсорах
Опера – удовольствие дорогое, режиссеры и постановщики требуют баснословные гонорары. За границей существуют частные фонды, спонсирующие постановки. Самый большой фан-клуб Вагнера в городе Манхайм, в нем состоят сотни частных лиц, спонсирующих фестиваль Брейгенца и почти все постановки Вагнера, которые идут по всей Германии. Кто — эти фаны? В основном, люди в возрасте 65+ — в мехах и бриллиантах, приезжающие на баснословно дорогих машинах. Они платят, выбирают постановки, обсуждают их. К этим фанатам прислушиваются, с ними советуются. И они выбирают, какую постановку хотели бы видеть в следующем году, кто должен быть режиссером, какие артисты будут задействованы в спектакле и так далее.
О «Травиате» и «Риголетто» на сцене бакинского оперного театра
— В Баку я был приглашен только на «Риголетто». Но пришлось поменять билеты, так как в «Травиате» я заменял заболевшего артиста, исполняющего роль Жоржа Жермона. За день до вылета мне позвонили и спросили: а не мог бы я спеть в спектакле «Макбет» в главной роли. Эту партию я пел 6 или 7 лет назад. Это было рядом с Майнхаймом, в провинциальном городке. Но меня поразил уровень оркестра, хора – не ожидал. Даже в столичных театрах уровни бывают в разы ниже. И мне очень понравилось, как молодой итальянский дирижер Даниэле Скуэро управлял оркестром. Это было невероятно. Дай Бог, наши зрители увидят его работу. После «Риголетто», в конце февраля, вернусь в Баку со своим другом – тенором Ираклием Кохидзе, он солист Майнхаймского театра (мы с ним два ведущих артиста театра), и мы будем играть в «Аиде» Верди. Постановка будет классическая, хотя я и в модерновой постановке «Аиды» играл. В шоке был совершенно: на Радамеса, который должен был идти на войну, почему-то надевали комбинезон как у сапера-подрывника. Он уходил в этом комбинезоне, а возвращался на сцену на велосипеде. Не так давно был на модерновом спектакле «Тоска», первый акт был еще ничего, более или менее. Как раз Ираклий пел в этом спектакле, но когда начался второй акт, я уже чуть ли не в голос смеялся, потому что на сцене творилось нечто невообразимое…
Сидел и думал: ну за что мне все это???? Потраченное время, ресурсы, голоса – ни на что. Но что хочу отметить, что иногда мне жаль зрителя, а иногда они меня просто злят. Процентов 40 в зале – те, кто регулярно смотрит оперы. На сцене творится полный бред, и зрители это понимают, но в конце с пеной у рта начинают громко кричать «Браво!». Кстати, у итальянцев на подобные постановки интересная и, я бы сказал, правильная реакция: они могут посреди спектакля встать и начать крыть матом режиссера, исполнителей. И правильно! Ведь постановки – они для зрителя и ради зрителя. И если зрителю не нравится, он имеет право высказать свое мнение, даже таким неприличным образом. И он выражает свое мнение. А вот эта немецкая чопорность….
Если на сцене что-то странное, значит, зрители этого просто «не понимают». Вариация, аналогичная «Черному квадрату» Малевича. Восторгаются, потому что модно. Но это не только зрители не понимают, но и сами артисты. На мой взгляд, оперный мир нуждается в реформах. Потому что один период, в самом начале зарождения оперы, ведущая роль принадлежала певцам. После реформ Верди решил, что так больше быть не должно, нужен драматический театр. И в данный момент бразды правления у режиссеров и дирижеров, которые не всегда компетентны. Особенно проблема в режиссерах, которые считают, что имеют право продавливать свое мнение, которое не всегда бывает адекватно. И подчиняют этому певцов, которые даже не до конца понимают свою роль. Мотивации нет. Проблема в том, что нет худсоветов. Да. Иногда случается, что какой-то старый интендант или оперный директор не принимает такие постановки. Но это бывает очень редко, так как театры не хотят конфликтов с режиссерами, которые могут раздуть скандал через СМИ, заявляя журналистам, что их «творческое» мнение злостно ущемляют, пытаются «задавить». В результате такой толерантности страдает и артист, и зритель. Тем более, зритель, который шел на «Аиду», а не в цирк, и не на шоу. Он шел на классическую оперу, и человек должен выйти из театра с переменами внутри. Если он выходит равнодушным, то значит, театр провалил этот вечер. Зритель не должен выйти равнодушным, и режиссеры это прекрасно понимают. Но понятие это в современном разрезе тоже поменяло свое значение и приобрело совсем другой оттенок. Даже, если зритель выйдет из театра с матом на устах – он не остался равнодушным. Пусть гнев, пусть ругань, пусть отвращение, но все же это эмоции. Вот так! И в последнее время таких вот режиссеров становится все больше и больше. Раньше режиссер хотел поднят зрителя на определенный уровень, а сейчас тщательно пытается с этого уровня сбросить. И подобная трансформация зрителя имеет обратный эффект, а именно опустить его до уровня «пробойного дна». То есть, если раньше классические постановки опер открывали в людях лучшие качества, то сегодня «благодаря» таким вот «новаторам» люди открывают в себе свое низменное темное Я.
О пандемии
— Пандемия оказала очень огромное влияние на всех нас. Особенно на артистов. Лично я прибавил в весе 25 кг. И когда открыл свой гардероб, то понял, что на меня ничего уже не налезает. Пришлось все обновлять. Даже в Баку сценические костюмы на меня пришлось перешивать, молодцы – костюмеры, все быстренько перешили.
Кроме того, ковид, которым я переболел очень тяжело, оказал неприятное воздействие на мою память. Представляете, я забыл немецкий язык, который тщательно изучал в доковидные времена.
О ремонте и реконструкции театра Оперы и Балета
— Содержание театра – это огромные деньги. Все упирается в финансы. Тем более, сейчас ремонт, плюс столько сотрудников. И хотелось бы, чтобы государство оказывало гораздо больше поддержки театру, так как оперный театр — один на всю страну. А теперь для сравнения приведу кое-какие цифры: в театре Манхайма, в котором я солирую, сейчас идет ремонт, и он закрыт на 4 года. 270 миллионов евро уже вложено в ремонт, но была ошибка в расчетах, фирма, ремонтирующая театр, обанкротилась, и сейчас нужно вложить еще больше. Отмечу, что здание этого театра не такое красивое, как здание оперы в Баку, оно, скорее, напоминает кинотеатр. В Дюссельдорфе тоже театр собираются закрывать на ремонт, который влетит в 1 миллиард 200 миллионов евро. По конструкции здание этого театра весьма сложное. Но что главное при реконструкции? Учитывать акустику, а это очень сложно. Представляете? Вложить больше миллиарда на реконструкцию театра!
Естественно, когда бакинский зритель говорит о том, что в театре Оперы и балета надо увеличить сцену или переделать все от и до, он совершенно не представляет себе, с какими финансовыми затратами придется столкнуться Азербайджану. Наша страна победила в войне, и сейчас все финансы идут на восстановление деоккупированных территорий и решение минных проблем. Люди должны понимать, что это очень дорогое удовольствие. Мы встречались с экс-министром культуры, говорили на эту тему, советовались. Я сказал, что, если уж речь идет о реконструкции, то особое внимание следует уделить именно сцене – технически ее надо улучшить. Но для того, чтобы фактически заново создать сцену, нужно снести полздания. А это никак не возможно.
О зрителях
— Вы видите артистов из зрительного зала, как на ладони. И вам кажется, что и мы видим вас, но то иллюзия. На самом деле зрителей со сцены бакинского оперного театра мы не видим. И это неприятный момент: ты выложил свою душу на сцене, а в конце, когда зритель начинает аплодировать, хочется, чтобы в зале включали свет для того, чтобы видеть лица благодарной публики. Но парадокс заключается в том, что, когда в зале включается свет, публика бежит в гардеробную за пальто.
Моя реакция на звонки мобильников во время спектакля? Реакция неоднозначная, но порой бывало и хуже. На самом деле все зависит от концентрации, понимаете? Артист, равно как и дирижер, сосредотачивается, входит в образ, а это нелегко. И вдруг такой звоночек – как кувалда вышибает. Каждый реагирует по-разному: есть такой дирижер, грек Теодор Курензи, невероятно талантливый. Однажды во время его концерта зазвонил телефон. Курензис молча положил палочку на дирижерский пульт, повернулся и ушел. Можно, конечно, снисходительно отнестись к телефонным звонкам во время спектакля, но опять же, все зависит от образа, в котором находится артист. У меня был подобный случай на «Риголетто». Правда, это был не телефонный звонок, а кашель. А тут еще такая патетическая сцена: труп дочери на берегу реки, трагедия… И вдруг кашель и сморкание из зала, в переднем ряду причем. Такая злость взяла, хотелось запустить «трупом дочери» прямо в сморкающегося. Но в Баку еще относительно приличная публика, а вот на Западе сморкания и кашель в зале – это норма. Вытаскивают платки и начинают смачно выдаивать гайморовые пазухи. Даже за столом, глядя тебе в глаза. Мне непривычно такое поведение, сначала я был шокирован, а потом не сказать, что привык, но научился давить свое отвращение.
О желаниях, мечтах и возможностях
— Через 2 недели после начала 44-дневной войны я вернулся в Азербайджан, чтобы исполнить свой гражданский долг. Ждал, когда меня призовут, но этого не случилось. А я был готов, ни минуты не сомневался в своем выборе – остаться в Германии или вернуться на родину в трудные для нее времена. Однажды я спою в Шуше… Однажды в Шушу, которая станет одним из самых престижных культурных центров мира, приедут все звезды мировой оперы, они будут петь Верди в память о тех страшных годах скитаний и несправедливости, которые пришлось испытать нашему народу.
Яна Мадатова
