«Промышленная ловушка»: как Азербайджану удалось избежать ошибок Беларуси

Ситуация в Беларуси по-прежнему в центре внимания аудитории всего постсоветского пространства. В день рождения Александра Лукашенко Минск снова митинговал. В какой-то момент девушки в национальной одежде выкатили перед президентским дворцом тыквы — по старинным белорусским традициям, так отказывали пришедшим сватам. В оценках экспертов уже чувствуется «день сурка»: одни привычно восторгаются мирным характером и «организованностью» белорусского протеста и активностью женщин и девушек, обещая что вот еще немного — и Лукашенко придется бежать из Минска, как некогда Януковичу из Киева, другие так же привычно отмечают, что одних митингов для смены власти недостаточно, третьи рассуждают о «новом майдане» и не сомневаются, что еще немного — и Лукашенко «задавит» протесты…

Но при этом чаще всего «за кадром» остается нечто очень важное — социально-экономическая составляющая белорусских протестов. Или, если угодно, проблема «ржавого пояса».

Поясним. Выражение «ржавый пояс» родом из США. Северо-западные штаты, полосу от Нью-Йорка до Чикаго, в свое время называли «фабричным» или «стальным поясом» — здесь были сосредоточены предприятия американской тяжелой индустрии, прежде всего сталелитейной промышленности. Но затем, когда в эпоху деиндустриализации эти предприятия стали приходить в упадок, «стальной пояс» переименовали в «ржавый».

Свой «ржавый пояс» есть и у многих республик бывшего СССР. Где тоже разоряются и закрываются заводы, составлявшие нередко фундамент и гордость местной индустрии.

Приверженцы, как их иронично называют в соцсетях, «секты вкусного пломбира» не любят признавать этого вслух, но «промышленный упадок» в странах бывшего СССР, включая, кстати, и Россию, возник не без причин и уж точно не потому, что все руководители оказались сплошь «вредителями» и «агентами мировой буржуазии». Просто формировалась советская индустрия в рамках «закрытого» рынка, а значит, в отсутствии многих сильных конкурентов. И когда «железный занавес» рухнул, выяснилось, что продукция многих советских предприятий попросту неконкурентоспособна.

Существовала, конечно, красивая схема: привлечь инвесторов, модернизировать производство и выходить на рынок с новой, уже конкурентоспособной продукцией, но на практике это удавалось сделать далеко не всегда. В каждой республике бывшего СССР оказалось предостаточно предприятий, некогда составлявших «гордость социалистической индустрии», а теперь превратившихся в «мертвый груз». У многих бывших республик оказались здесь свои «рецепты». В странах Балтии, где Москва еще на заре их движения за восстановление своей независимости начала попросту «душить» предприятия, ориентированные на «союзного потребителя», попросту махнули на них рукой, тем более что работали на этих предприятиях по большей части «русскоязычные».

Тогда, в начале девяностых, Азербайджан тоже оказался в числе немногих стран, которые избежали «советской промышленной ловушки». Был, конечно, соблазнительный сценарий: после того, как в страну начали поступать нефтедоллары, «реанимировать» старые предприятия, оставшиеся в наследство от СССР, одним махом решить проблему бедности и безработицы, доходивших до 50%, сорвать аплодисменты,…но эти предприятия все равно работали бы «на склад». И нуждались бы в такой «финансовой поддержке» постоянно. В результате в Баку приняли болезненное, но дальновидное решение: создавать новую, уже современную и конкурентоспособную промышленность — да, с нуля, да, ценой проб и ошибок, но при максимальной «свободе рук». И уже как прибыльную экономическую сферу, а не «социальный проект». В первом квартале 2020 года, перед «коронавирусной» паузой, эта самая ненефтяная промышленность Азербайджана показала рост в 23%.

А в Беларуси пошли другим путем. Страна, вступив в ЕАЭС, получила право приобретать у России по внутренним ценам энергоносители. Это позволяло Беларуси перерабатывать российскую нефть на своих НПЗ и затем, уже по мировым ценам, поставлять нефтепродукты соседним странам. И за счет полученного дохода держать на плаву предприятия, работающие «на склад» и выпускавшие продукцию, которая не находила сбыта в том масштабе, чтобы позволить выжить своим производителям. И все вроде бы шло хорошо. Лукашенко, особенно за пределами Беларуси, считали «крепким хозяйственником» и хвалили за то, что он сохранил в «работающем состоянии» практически все крупные предприятия, оставшиеся Беларуси в наследство от СССР — а это и минский «Горизонт», производитель знаменитых и уже почти забытых телевизоров одноименной марки, и Белорусский автозавод — производитель знаменитых БелАЗов, и сельскохозяйственное машиностроение, включая Минский тракторный завод и объединение «Гомсельмаш», и предприятия ВПК, и многое другое. Это означало и рабочие места, и зарплаты, и выгодный контраст со многими другими союзными республиками, где оставшиеся в наследство от СССР предприятия закрывались и приходили в безнадежный упадок. И все было бы хорошо, если бы не одно «но» — платить за удержание предприятий на плаву Беларуси пришлось своим государственным суверенитетом. И в результате страна оказалась весьма уязвимой для российского экономического давления. До поры до времени Минску удавалось балансировать, но сегодня, судя по многим признакам, ситуация подошла к критической черте. Когда Москва приступила к открытому «нефтефинансовому» шантажу Минска, увязав цену на нефть с уступками в вопросах интеграции. «Ржавый пояс» советской промышленности душит государство, и разорвать эти «кандалы» куда сложнее, чем кажется. Особенно теперь. И это для нашей страны — еще один повод задуматься, какой «промышленной ловушки» избежал Азербайджан.

Нурани, политический обозреватель