COP29
Мой герой родился в 1959 году в Баку. Сын нейрохирурга отца и биолога матери неожиданно для себя проучился четыре года в музыкальной школе им. Бюльбюля, которую по состоянию здоровья вынужден был оставить и перейти в 160 школу, где открыл в себе поэта.
Азер Агаларов мечтал стать режиссером, хотя бы поступить на журналистский факультет МГУ или, как крайний вариант, пойти в один из языковых вузов. Его отец Алигулу Агаларов — основатель нейрохирургической службы в Азербайджане, завкафедрой нейрохирургии в Азгосмединституте, настаивал на медицинском образовании сына.
В итоге, в 1976 году он поступил на Лечебный факультет. После окончания работал старшим врачом оперативного отдела в Скорой помощи, в одной из самых беспокойных точек Баку того времени – на Баилово. Перед эмиграцией в 1992-м в Германию успел четыре года проработать в гастроэнтерологическом центре при 5-й больнице Баку.
Был радиожурналистом в Германии и Чехии. Имеет четырнадцатилетний стаж медицинской практики в Германии. Живет в Испании на песчаной косе между лагуной и морем, в местности с музыкальным и очень испанским названием — Ла Манга дель Мар Менор.
У Азера Агаларова четверо детей. Старшая Наргиз закончила языковой институт, воспитывает детей. Сын Алек — танцор, достаточно известная фигура в европейском шоу-бизнесе, занимается постановкой танцев. Сын Михаэль заканчивает юридический факультет Мюнхенского Университета. Дочь Изабель-Дениз начинает обучение в школе менеджмента при автоконцерне Lamborgini.
Мы поговорили с врачом, писателем, журналистом и музыкантом Азером Агаларовым о поэтах, Пути Иакова и хорошем в Азербайджане.
— Складывается впечатление, что однажды вы решили идти в южном направлении, куда глаза глядят, вдруг континентальная Европа закончилась, и вы остались на этой живописной косе. Как-то не похоже на осознанный выбор некогда активного, общительного человека, каким я вас знаю. Такой скучной вы представляли себе жизнь после пятидесяти?
— Никакого изначального плана по переезду в Испанию у меня не было. Так сложилось. Но выбор был вполне осознанным. Кроме того, если ты в постоянном творческом процессе, то тебе не может быть скучно. Я высоко оценил первый опыт одиночества, мне показалось, как будто я приобрел собственную планету. Купил себе аппаратуру, сочиняю музыку, никому не мешаю, занимаюсь джоггингом, а когда становится грустно, можно пойти в кафе, бар, где все улыбаются, не знают английского, но диалог все равно получается. Открытость местных — еще одно приобретение для меня.
Друзья со всех концов света часто наведываются, кроме того, общаюсь в соцсетях, да и сам я неусидчивый, постоянно путешествую. На Ла Манге шумно только в сезон: от силы три месяца. В остальное время коса погружается в космическую тишину. Хочешь драйва, пожалуйста, Валенсия и Гранада – оба на расстоянии трехсот километров.
— Я познакомился с вашим творчеством лет десять назад. Вы писали под псевдонимом Стефан Вольф, и это была повесть, она называлась «Витраж вне времени», где было интересное вступление – «Эта психоделическая повесть, написана на мотивы музыки Оркестра Махавишну, Джорджа Бенсона, Эл Джерроу». Я читал и другие ваши рассказы, так или иначе все они «музыкальные». Как глубоко вы увлечены музыкой и что пишете нового на Ла Манге?
— Этот литературный псевдоним, я выбирал себе под влиянием моего гуру — Германа Гессе. Мой Stephen Wolf, это видоизмененное название любимого романа — «Степной волк» (Steppenwolf). Если вдруг возникнет вопрос о происхождении псевдонима.
По правде говоря, сейчас я общаюсь с Абсолютом, только через музыку. Ни одного художественного текста за все четыре года жизни в Испании мне написать не удалось. Вы ведь сами знаете, как важны для писателя вдохновение и усидчивость. Хотя у меня и вдохновение есть, даже материала накопилось немало, но нет эмоционального заряда. Всё-таки на данном этапе жизни у меня доминирует музыка.
Здесь, на Ла Манге у меня есть друзья — музыканты-единомышленники, из разных стран и народов. Музыка нас объединяет. Мы в плену у этого волшебства, состоящего из семи нот. Только так я могу объяснить нашу одержимость экспериментами. Еще я на постоянной связи с моим другом детства — Салманом Гамбаровым, он даже гостил у меня в прошлом году. Горжусь им, как одним из востребованных исполнителей в мире. Он играет с потрясающими авангардными музыкантами мирового значения.
Мы всё еще по инерции называем Баку «городом джаза», не так ли? Этот лейбл прилип к нему, хотя никакого отношения к реальности это утверждение уже не имеет. Что стало с этой традицией, почему Баку лишили такой важной, цивилизаторской компоненты? В Азербайджане великолепная, талантливая молодежь, с фундаментальными познаниями в музыке. Мы — страна с глубокими музыкальными традициями, не побоюсь сказать, азербайджанцы — музыкальный народ. Так что же произошло?
Как-то познакомился я здесь с туристом из России, который, услышав откуда я, принялся восхищаться Вагифом Мустафазаде. Было очень неожиданно слышать от русского в Испании столько приятных слов о Вагифе и азербайджанском джазе.
— В вашей биографии, есть страницы дружбы с покойным поэтом Айдыном Эфенди. Каким он был?
— Айдын был настоящим, чистым поэтом, человеком души. Мы учились с ним в 160 школе, тогда я тоже сочинял стихи, но Айдын был конечно вне конкуренции. Он познакомил меня с запрещенным в те годы Камю, благодаря Айдыну я стал разбираться в современной западной философии.
Его поэзия — это одни сильные эмоции. Муки, страдания его просто не поддаются разуму. Он, кажется, взвалил на себя всю тяжесть бренного мира. Его израненная душа металась из стороны в сторону, не могла обрести покой. Он писал:
Поэт поэту
через тыщи лет
несет наиветшайший свой завет:
не живи слишком пестро,
сотвори себе остров,
укрепись в одиночестве.
Другой мой друг — художник от Бога Уджал Ахвердиев, тоже был сильным духом и эмоциями человеком. Но и он, и Айдын одинаково трагически кончили. Они так рано ушли, как будто торопились, а я остался жить. Тяжело всё это, не укладывается в голове. Однако, возможно, я найду ответы на некоторые вопросы, на Пути святого Иакова. В этом году я собираюсь отправиться в паломничество в Сантьяго-де-Компостелу. Это длинный путь с храмами, гостевыми домами и Атлантическим океаном в финале.
— Как скептику, мне сложно комментировать это мероприятие, но я от всего сердца желаю вам удачи на этом Пути и буду с нетерпением ждать вашего возвращения, чтобы услышать впечатления. Хочу вернуться к делам мирским и спросить вас о вашей эмиграции. Кажется, в 1992 году вы впервые оказались в Германии.
— Верно, это был 92-й год. В том году скончался фантаст Азимов. Полыхал не только Азербайджан, весь Союз был окутан пожаром. Сумасшедшее было время, происходящее ломало психику. Надо было вешаться или бежать.
Оказавшись в Мюнхене, первым делом пошел в одну из крупных городских больниц с двумя аргументами в кармане – свободно владею английским и имею диплом врача. Мне быстро дали понять, что без немецкого никакая работа врача мне не светит, а начинать санитаром очень не хотелось. Прикинул, сколько понадобится времени для изучения немецкого и быстро догадался — в штаб-квартире Радио Свобода, мне, возможно, будут больше рады.
На радио я познакомился с человеком-легендой – Мирзой Хазаром, чей голос, особенно в дни январских событий, слушал весь Азербайджан, впитывал каждое его слово. Знакомились и беседовали мы с ним долго, о многом поговорили, о безработице в том числе, он всё понял и предложил мне стать радиожурналистом и каждый день выходить в эфир Радио Свобода! Это было невероятно.
В азербайджанской службе Радио Свобода работали турки. Откуда было Мирзе Хазару в самом начале 90-х в Мюнхене найти азербайджанцев? Конечно, знание английского, — которым я обязан выдающемуся американисту Азербайджана, моему дорогому учителю Фаику Ахметовичу Гаджиеву, — значительно увеличивало мои шансы по найму. Английский был первым рабочим языком на радио. Но Мирза Хазар поставил передо мной условие — в кратчайшие сроки выучить литературный азербайджанский язык. Он долго не церемонился: «Язык литературный выучите обязательно! Вкалывайте день и ночь. Так, дикция, голос в порядке. А вот ордубадский акцент, который почему-то появляется у вас, когда вы пытаетесь говорить на азербайджанском, вот его оставьте, не трогайте. Просто научитесь правильно говорить!»
— Он был для вас больше учителем, чем шефом?
— Именно учителем. Я до конца жизни буду благодарен ему за открытие мне прелестей, тонкостей, нюансов подлинного азербайджанского языка. Оказывается, у нас такой красивый, полноценный язык, а я не был в курсе, представляете. Чтобы вы понимали – всё было очень серьезно и строго. В редакции между собой мы могли говорить только на азербайджанском. Каждый день получали мировую прессу на английском языке, переводили на азербайджанский и зачитывали в эфире. Это были новости преимущественно о нашем регионе, странах бывшего СССР. Так постепенно я научился говорить на азербайджанском. Процесс доставлял удовольствие — всю жизнь прожить в Азербайджане, не знать достаточно хорошо родной язык и выучить его в Германии — согласитесь, что-то забавное в этом есть. Стресса на радио тоже было немало, но ценнейший опыт работы на Скорой помощи в Баку научил меня преодолевать стрессовые ситуации.
Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается: через год работы на радио, когда я уже освоился с Мюнхеном, подружился с Мирзой Хазаром, стал радиоведущим, даже выучил азербайджанский язык, США решили закрыть радио. «СССР больше нет, миссия выполнена, можем сворачивать деятельность и сокращать расходы». В Конгрессе идет война между сторонниками и противниками закрытия. В итоге соглашаются принять предложение Вацлава Гавеля и перебазировать штаб-квартиру радио в здание бывшего парламента Чехии за символическую одну крону в год.
Так, благодаря Гавелю, мы и оказались в Праге в 1994 году. Из Мюнхена вылетели три сотрудника радио, включая Мирзу Хазара. В Праге мы получили новую цифровую систему, благодаря которой многие задачи упростились и пошла работа, вплоть до миллениума. Видимо, в 2000-м году что-то должно было произойти, и это произошло. Выглядело, честно скажу, как безумие — я решил уйти из радио и вернуться в Мюнхен, чтобы начать работать по медицинской специальности.
Дело в том, что в Мюнхене открывалась диагностическая клиника, одна из первых в Европе, приобретшая новейшее оборудование от General Electric, в том числе, аппарат трехмерной диагностики, освоить который предлагалось мне. Главным преимуществом было то, что не требовалось знание немецкого, клиника соглашалась на мое обучение языку в процессе работы. Мой английский, русский и даже азербайджанский были нужнее — клиника ожидала наплыва пациентов со всего мира. Так и случилось: мы диагностировали членов королевских семей, футбольные клубы, звезд и бизнесменов.
— С ведущего новостей на Радио Свобода — в мюнхенскую клинику для солидных господ. Так просто было снять наушники и надеть медицинский халат?
— Мирза Хазар тоже не мог понять, что происходит. У нас состоялась долгая беседа, он очень переживал, что после стольких лет перерыва мне будет трудно вернуться в медицину. Но решение было принято, мне казалось, что у меня открылось второе дыхание, и я смогу адаптироваться к немецкой системе здравоохранения.
В Мюнхене пришлось восстанавливать, вспоминать анатомию, чтобы понимать патологию; учить медицинскую информатику, научиться реконструировать, вникать в сосуды, кости. В итоге, я проработал в этой клинике заведующим отделением трехмерной диагностики вплоть до 2014 года. А потом, вы знаете, была Испания.
— Двое ваших детей родились в Германии. Это — немцы азербайджанского происхождения. У них когда-либо возникали вопросы об идентичности? Какое значение имеет для них азербайджанское происхождение?
— У меня не только дети, еще и внучка успела родиться в Германии. Никаких сложностей с идентичностью у них не было. Они очень рано всё поняли и определили свое место в немецком обществе. Да, они немцы азербайджанского происхождения, но азербайджанские корни для них — это не просто какой-то фольклор, а важный аспект жизни. Мои дети знают и любят Азербайджан, с удовольствием бывают там и гордятся тем, что их родители из такой замечательной страны. А замечательная она потому, что первыми азербайджанцами в их жизни были родители, которые показали им пример добропорядочности, культуры и образованности. Они отождествили нас с Азербайджаном и через нас полюбили страну.
Я всегда твердил своим детям: «Вам цены не будет, если сумеете всё хорошее азербайджанское, соединить со всем хорошим немецким. Оставайтесь южанами — теплыми и открытыми, душевными и эмоциональными». Это то, чего катастрофически не хватает немцам, например.
Поймите меня правильно: никаких иллюзий у меня нет, я прекрасно осведомлен о проблемах Азербайджана. В мое время их было гораздо больше — когда я уезжал, в стране царил бардак. С годами, тем более в эмиграции, мозг удаляет все негативные эпизоды из прошлой жизни. Так уж он, наш мозг, устроен. В воспоминаниях остаются только хорошие, светлые моменты, и в этом, есть что-то божественное.
Так вот, Азербайджан – государство, декларирующее западные ценности. Исхожу из того, что власть у нас светская, и она придает большое значение секулярному курсу страны. С таким окружением как у Азербайджана поддержание этого вектора — задача не из легких. Мы — маленькое, светское государство на границе с Ираном, причем у нас такой же шиизм, плов и мугам. Это какой-то сюр.
Образование и культура – всё что нам нужно для полного счастья. С населением надо работать, воспитывать его. Иногда не надо бояться задевать чувствительные точки. Всё правильное, хорошее должно насаждаться посредством мягкой силы. Никто никогда не рад резкому слому привычных установок. Поэтому — никаких революций. Проблемы должны решаться исключительно эволюционным путем, но последовательно, не злоупотребляя временем. «Эволюционный путь развития» не должен превращаться в анекдот или мем.
— По-вашему, Азербайджан – это Европа?
Европа или нет, я не знаю, но одно очевидно – каждый азербайджанец стремится в Европу, даже если ругает её. Это очень хорошо, пусть приезжают и встречают здесь человеческую доброту, культуру поведения, вежливость, видят, что деньги — штука важная, но не всё продается или покупается в этой жизни.
Азербайджанцы в Европе — большие мечтатели. Всё хорошее, что они видят в Европе, проецируют мысленно на свою страну и понимают, что многое, оказывается, легко ложится на нашу действительность. Вроде нам многого и не нужно, всё у нас уже есть – технологический прогресс мы акцептировали на сто процентов, одеваемся исключительно «по-западному», обучаться предпочитаем на Западе.
Мы – европейцы, со своей кавказской вишенкой на торте. Ни при каких обстоятельствах, мы не должны противопоставлять себя Европе и ее ценностям. Что декларирует нам прогрессивный мир? «Права человека», «свобода слова», «свобода передвижения и торговли», и тому подобные полезные, хорошие вещи. Даже в Европе система может давать сбой, могут случатся мелкие кризисы. Пока что европейские страны справляются с ними. И если мы замечаем, что Европа отходит от своих ценностей, или какая-то ревизионистская волна пошла против условно говоря «свободы, равенства и братства», то не злорадствовать, а сильно переживать надо. Ничего не должно, не может служить поводом для отрицания общечеловеческих ценностей. Пока никому не удалось предложить что-то лучше предложенного Монтескье, Руссо, Ахундовым.
Алекпер Алиев, писатель, Швейцария.
