Мой герой родился в 1965 году, в Баку. Учился в 20-й школе, увлекался гандболом и даже был председателем школьного совета по физкультуре. В 1982-ом, Месуд Ашина поступает в лечебно-профилактический факультет Азербайджанского Медицинского Института. Закончив его в 1988-ом году, проходит интернатуру на Скорой помощи, а в 1989-ом эмигрирует в Данию, вместе с братом Саидом, которому на то время, исполнилось 16 лет.
После повторной, полуторагодовой интернатуры в Копенгагене, Месуд Ашина вплотную занимается наукой, которой посвящает следующие пять лет своей жизни. В итоге, защищает в 2000-ом году диссертацию по степени PhD, а в 2003-м получает докторскую степень. В 2006-ом году он становится ассоциированным профессором неврологии при Университете Копенгагена и начинает работу на базе университетской клиники. В 2014 году получает звание профессора неврологии Национального госпиталя Дании и Копенгагенского Университета. В 2017-ом году был избран следующим президентом Международного Общества Головных болей (International Headache Society). Автор книги «Патофизиология мигрени» и более 400 статей по головным болям и мигрени в международных медицинских публикациях.
Супруга Камаля Ашина работает стоматологом и интересуется живописью. Сын Хаган заканчивает в будущем году медицинский факультет. Дочь Сара учится на первом курсе гимназии. Брат Саид Ашина – ассоциированный профессор неврологии в Нью-Йоркском университете. Летом Саид собирается переезжать в Гарвардский Университет на постоянную работу. Он также специалист по головным болям, но больше фокусируется на эпидемиологии.
Мы поговорили с Месудом Ашиной о сложностях интеграции, развитии медицинской науки, Родине и оптимизме.
— Хочу начать с вашего опыта интеграции в датское общество. Возможно, он окажется полезным эмигрантам, испытывающим трудности в интеграции. Вы ведь эмигрировали в советское время, из Советского Союза. Ваша страна, Азербайджанская ССР, неожиданно для вас обрела независимость, но вы уже находились здесь и за короткое время многого достигли, конечно, о возвращении назад не могло быть и речи, но как вам удалось состояться в этих далеких, скандинавских краях, когда на родине происходили чудовищные события? Как все эти процессы повлияли на вас в сложный период адаптации?
— Первое, что я понял, оказавшись здесь – ключ к обществу, к любому обществу — это знание местного языка. Второе – необходимо поставить перед собой цель, внятно ответить на вопрос, чего я ожидаю от этого общества, где я вижу себя через столько-то лет.
У меня не было времени для отвлечений, долгих переживаний и раздумий. Было осознание того, что первым делом необходимо состояться в новой среде и только после этого ты сможешь приносить пользу себе, новой стране проживания и исторической родине в том числе. Поэтому, я сразу же начал искать любую работу по профилю, вскоре нашел ее и начал активно общаться с местными, развивать язык, изучать ментальность людей. Датский язык сложный в произношении, пришлось записываться на курсы произношения и письменной речи. Днем работал, а по вечерам ходил на занятия. На первой работе начинал волонтером – абсолютно без зарплаты, — каждый день приходил в больницу, принимал участие на собраниях, обходил пациентов, выполнял всю работу, которая на меня возлагалась. Изучать датский в медицинской среде было дополнительным преимуществом для меня, гораздо важнее зарплаты.
Через год я уже сдавал первый экзамен – он заключался в принятии, исследовании, назначении лечения и ведении учета пациента с запущенной формой цирроза. После экзамена начались похождения по приемным врачей с кипой документов в руках. Приходилось вступать в контакт, показывать себя, производить впечатление на работодателей. Ведь мое имя, мой диплом совершенно ничего не говорили им, они нуждались в дополнительной информации о кандидате, в живом контакте с ним, которые помогли бы отбросить в сторону все стереотипы, штампы о «приезжем» и серьезно оценить его. Кстати, первую свою работу я получил от врача, который полгода назад принимал у меня тот самый экзамен. Через месяц я уже стучался к другому профессору, которому я сдавал экзамен по хирургии. Вот два интересных совпадения в первые годы моей научной карьеры. Но, где бы я ни работал, меня ни на минуту не оставляла мысль, что я должен заниматься неврологией, только она вызывала у меня глубокий интерес.
Собеседование у профессора неврологии в Национальном госпитале запомнилось мне на всю жизнь. Первое, что сказал мне профессор, было «Мне так хотелось увидеть вас, что пришлось приглашать на собеседование». Оказывается, его поразила моя молодость и стремительный взлет в карьере. «В Дании не поступают в медицинский в 16 лет и не становятся так рано врачами. В этом что-то есть, и вы приняты».
— Вы когда-либо ощущали на себе дискриминацию, предположим, в профессиональной жизни?
— Не то, чтобы я не испытывал, не видел дискриминацию, но я всегда игнорировал и очень быстро забывал проявления бытовой дискриминации. Это всё мелочи жизни. Человек всегда ближе к своим — членам семьи, родственникам, народу. Это вполне естественно, и на таких вещах не стоит зацикливаться. Кому в Азербайджане понравится, если кто-то придет со стороны со своим уставом и заявит о желании установить свои правила? Мы среагируем жестче европейцев, это уж точно.
В профессиональной жизни я не сталкивался с дискриминацией. Еще в начале карьеры у меня состоялось одно очень важное собеседование по позиции, на которую претендовал только один иностранец – то есть я. Все остальные претенденты были местными. Выбор комиссии остановился на мне, и это означало только одно – в медицинском сообществе этой страны нет места предрассудкам. Дания действительно дает шанс каждому развиваться и расти.
Знаете, в чем чаще всего причина недоразумений? Это отношение восточного человека к понятию субординация или его иерархические воззрения, предпочтения, которые в Дании просто перестают работать. Начиная работу здесь, надо понимать, что младший медицинский персонал – это не мальчики или девочки на побегушках, которым можно приказывать и не церемониться. Такой подход здесь просто недопустим. Если ты все равно решаешься вести себя неподобающе, то сталкиваешься с актом протеста и трактуешь это как дискриминацию тебя, приезжего. Это был лишь один пример культурного конфликта, «lost in translation» если можно сказать. Даже немецким врачам, привыкшим командовать над младшим медперсоналом, здесь или в Швейцарии, становится неуютно от дозы равноправия между коллегами, независимо от должности, позиции и где все, друг с другом на «ты».
— В повседневной жизни нашего человека, до эмиграции, очень много места для спонтанности, праздности и вдруг, оказавшись в жестких структурных рамках, наш человек начинает конфликтовать с собой, с обществом, возникает разочарование. Начинаются мучительные думы об идентичности, пусть и подсознательно зачастую. «Всё же мы другие» констатируют они, тоска по родине, терзают сомнения в правильности выбора. Я знаю нескольких молодых людей, не выдержавших именно бытовых различий и вернувшихся в Азербайджан. Европа перестает быть для них ориентиром, они разочарованы, но и там не могут себя найти. Это какая-то эпидемия современности?
— Они поспешили, скоро и Азербайджан станет другим. Он уже другой, ведь многое из того, что всю жизнь для нас виделось «чисто азербайджанским», сегодня перестало быть. По инерции, мы продолжаем верить в Баку, в котором люди не закрывают двери на замок, все соседи доверяют друг другу и пьют под чинаром чай. С каждым разом, той самой спонтанности, праздности становится всё меньше. Надо понимать, что мы тоже меняемся, идем в ногу со временем, азербайджанцы постепенно становятся более организованными. Даже когда автобусы начинают ходить по расписанию, происходит революция в головах. Шаг за шагом и уже через десять, двадцать лет азербайджанцы будут совершенно другими, то есть лучшими.
Не надо бояться различий, какими бы радикальными они не казались. Мы тоже влияем на свое окружение в Европе. Мой азербайджанский темперамент в общении, многим на работе нравится, коллеги это ценят. Им кажется, что я привношу что-то новое в их сообщество, пусть такое экзотичное, зато новое и, главное, оно работает, гармонично вписывается в уклад. Они находят в этом позитив. Мне приходилось слышать от датчан, что когда-то у них тоже всё было по-другому, отношения между людьми более душевными, близкими, однако со временем общество стало сытым, стерильным, научилось жить структурно и всё человеческое, мол, забылось.
— Помню, три года назад, в Копенгагене, вы употребили в беседе такую фразу «Критическое мышление датчан меня восхищает». Пользуясь случаем, хочу спросить, что, по-вашему, делает Данию другой – в Европе и в скандинавской семье в частности? В чем ее «фишка»?
— Дания – уникальная страна, особенно для тех, кто занимается обществоведением. Социологи получили бы удовольствие от изучения особенностей этой страны. Безусловно, есть ответы на вопросы — как получилось, что они так сильно развились, поднялись на такой высокий уровень, постоянно в рейтингах счастья располагаются в первой тройке стран? Думаю, объяснение кроется в культурном радикализме — они революционным путем изменили свой менталитет. Они сломали его.
Фишка Дании, как вы выразились, в ее традиции общественных дебатов. Датчане всегда и везде дебатируют и верят, что в споре рождается правда. Они не боятся дебатов, ведь дебаты дают толчок развитию во всех отраслях. Неполные 6 млн. населения и такой фантастический уровень развития во всём! Именно критическое мышление и дебаты являются залогом успеха, в Дании.
Конечно, нельзя не отметить ярко выраженное чувство солидарности у датчан. Они, в принципе, не могут согласиться с тем, что кто-то может жить за чертой бедности. Социальная защищенность требует огромных затрат, соответственно, налогов, но датчане готовы их платить, пусть и ворча, но с полным осознанием того, что эта система, столь любимая ими, будет функционировать.
Представьте себе ситуацию. Я провожу эксперименты по мигрени, для этого мы привлекаем со стороны волонтеров, у которых провоцируем головные боли. Я спрашиваю у этих людей, почему вы соглашаетесь на эти эксперименты? Ведь я доставляю вам головную боль? Отвечают «мы приходим сюда, чтобы другие не страдали. Чтобы это не коснулось наших детей. Поэтому мы хотим, чтобы вы нашли средство против этого недуга». Это я называю высшей степенью альтруизма. Чувство солидарности, ответственности перед обществом.
Должен признаться, я очень горжусь, что являюсь частью этой системы.
— Что можете сказать об азербайджанском — качественном, количественном — присутствии в Дании? Что такое лоббизм, о котором так часто говорят у нас в стране? Может ли он образоваться, в условиях немногочисленности азербайджанской диаспоры в Европе?
— Диаспора у нас действительно немногочисленная, я имею в виду выходцев из Азербайджанской Республики, а не этнических азербайджанцев из Ирана, которых прилично много в Дании. В принципе, интеграцию первого поколения азербайджанцев в Дании, можно оценить со знаком плюс, но говорить о какой-то глубокой интеграции наших, допустим в медиа пространство, в юридическую или политическую системы, не приходится. Влиятельных азербайджанцев практически нет, поэтому ставки должны делаться на следующие поколения, на наших детей, которых мы обязаны направлять, образовывать, воспитывать в них максимальный профессионализм, чтобы им в своих областях, удавалось достигать высот. Только после этого мы сможем говорить о какой-то эффективной диаспоре.
Что касается лобби, то оно возникает только в том случае, когда многочисленные члены диаспоры представлены во всех сферах общественно-политической, культурной и экономической жизни страны. Как пример, еврейская или греческая диаспоры в США.
— Один наш общий знакомый, как-то сказал мне, «Месуд Ашина сам одно большое лобби в Дании». Вы согласны с этим утверждением?
— Наш общий знакомый имеет привычку преувеличивать. Хотя, наверное, это должно мне льстить, тем более, что я получаю колоссальное удовольствие от представления Азербайджана во всем мире. Я обязан Дании всей своей медицинской карьерой, но для меня, в моей биографии, фраза «Первое медицинское образование получил в Азербайджане», имеет очень важное значение. Мне нравится видеть приятно удивленных коллег на международных конференциях, которые начинают задавать вопросы, интересоваться Азербайджаном, и одно удовольствие рассказывать им о нас, о наших талантливых, молодых врачах, об интеллектуальном потенциале страны. Молодежь Азербайджана – это наше богатство, с которым надо правильно, умело и осторожно распоряжаться.
— Какие вопросы чаще всего задают вам ваши коллеги? Вы ездите по миру, встречаетесь с огромным количеством людей, с так сказать, гигантами медицинской науки, что их интересует в первую очередь? О чем они хотят говорить? Хотят знать о проблемах Азербайджана или их интересует только позитивная повестка?
— Не припоминаю случая, когда приходилось бы углубляться с иностранными коллегами в дебри политической жизни Азербайджана. Это никого не интересует, и это вполне объяснимо – речь идет о научной элите, которую интересуют совершенно другие аспекты, а никак не разговоры о политике. Они с большим интересом вникают в историю страны, спрашивают о медицинской школе в Азербайджане, о наших научных традициях. При каждой возможности я знакомлю их с нашими молодыми специалистами, пытаюсь создать между ними контакты, которые необходимы в научных кругах.
Поэтому, при всём моем понимании недовольства бакинцев, застревающих в пробках, я осмелюсь поддержать политику властей по превращению страны в площадку для всевозможных международных мероприятий. Полагаю, однако, что со временем коммерческие проекты должны уступить место научным проектам международного уровня. Это возможность заявить о себе с трибуны всемирного научного сообщества.
— В прошлом году элита мировой неврологии избрала вас президентом Международного Общества Головных болей (International Headache Society). 2019-го года вы вступаете в эту должность, с чем вас поздравляю. А еще вы — генеральный секретарь Европейской Федерации Головных болей. Ну и конечно же, президент Датского Общества Головных болей. То есть, вы — очень важная персона в мировой медицинской науке, и я чрезвычайно горд нашей многолетней дружбой, но мне бы хотелось внести интригу в беседу и спросить вас вот о чем. Это интервью будут читать, как полагаю, тысячи людей, и у кого-то обязательно возникнет вопрос: почему такая личность как вы, не находится в Азербайджане, не приносит пользу своей стране? Как вы обычно отвечаете на подобные вопросы?
— Главное, не надо расстраиваться и не надо хотеть, чтобы все физически были «рядом». В Азербайджане много замечательных врачей, специалистов по головным болям, к которым смело можно обращаться. Говорю это со всей ответственностью. Я знаю в Баку множество прекрасных, толковых и талантливых врачей, и это молодое поколение специалистов, наша гордость.
В Азербайджане, на мой взгляд, единственная проблема — отсутствие центров, занимающихся этой проблематикой. Они должны функционировать у нас в ключевых городах, например, в Баку, Кубе, Гяндже, Лянкяране. Ведь вполне можно подготовить наших специалистов и разработать систему оказания услуг гражданам. Будет это работать по госстраховке, или решаться частным образом, не знаю. Главное, чтобы население получало правильное лечение.
В последнее время заметно увеличилось число новых больниц, оборудованных по последнему слову техники. Это хорошая тенденция. Но проблема в том, что практически все эти клиники частные. Как и кто будет там лечиться – на частных основаниях, или по страховке? Допустим, у пациента острая необходимость в стенде, срочно нужно ставить, как он получит операцию без страховки? Госстраховка — обязательное условие, эту проблему надо решать. И надо поднимать престиж государственных, университетских клиник. Они должны конкурировать с частными клиниками и постоянно находиться на топ уровне.
— Хочу спросить вас о мигрени, вопрос непосредственно по вашей области. В Азербайджане принято любую продолжительную головную боль считать мигренью. Какова реальная статистика по миру и Азербайджану? Известно, что вы очень много сделали для развития этой области науки, в мировом масштабе. Расскажите нам о природе этого недуга и возможностях сегодняшней неврологии.
— Начну с природы мигрени. Было время, мигрень ассоциировали с женщиной, пациентов называли истериками, предлагали принять препарат и прилечь, мол, пройдет. Серьезно к этому не относились. Но сегодня мир избавился от стереотипов, и мигрень принято считать серьезным заболеванием мозга, с огромным значением для индивида, поскольку болезнь не злокачественная, то есть не убивает, но в значительной степени инвалидирует личность, наносит ущерб человеческой продуктивности, лишает человека дееспособности. В расцвете сил, в самые продуктивные годы жизни, мигрень поражает чаще всего женщин. Вот представьте себе женщину в возрасте 20-50 лет, которая испытывает эти боли ежемесячно, в течение двух-трех дней. Эти дни можно просто вычеркнуть из календаря. Последние исследования, опубликованные в журнале Lancet, показывают, что по влиянию на дееспособность человека мигрень занимает второе место в списке болезней.
«Азербайджан – это алмаз, нуждающийся в шлифовке. Мы должны сделать из него бриллиант»
Касательно Азербайджана, по статистике 12% населения страдают мигренью. То есть миллион двести тысяч азербайджанцев испытали в течение года хотя бы раз приступ мигрени. Это огромная цифра, и основная часть этих людей испытывают мигрень и не могут выходить на работу как минимум 1-2 дня в месяц, причем, напоминаю — это самые продуктивные годы жизни человека. И во сколько всё это обходится обществу? В Азербайджане не могу сказать, но в Европейском Союзе 27 млрд. евро в год. А как мучаются пациенты, как тяжело приходится им, это тоже надо учитывать.
У мигрени биологический механизм. Помимо биологической, мигрень также имеет генетическую основу, но в изучении этой области наука, к сожалению, все еще отстает. Мигрень — болезнь приходящая-уходящая, никто не может предугадать, когда именно начнется приступ. У 25% женщин встречается при менструальном цикле. Реакция организма на приступ — сильная пульсирующая боль, тошнота, звукобоязнь, светобоязнь. Пациент ничего не может делать, только пассивно сидеть или лежать. Не желает никого слышать и видеть. В моей практике встречался пациент с еженедельными приступами боли. Один раз в неделю, этот приступ испытывают 2-3% населения Земли.
Но есть и хорошие новости. В этом году мы регистрируем препарат в США, думаю, через месяц он уже будет готов. До конца года, надеюсь, будет доступен во всей Европе. Это биологические антитела против молекулы, имеющей значение для мигрени. Раз в месяц будем лечить инъекциями. Действие препарата — один месяц. Да, это прогресс, но надо понимать, что этот препарат не лечит, а только сдерживает мигрень и будет помогать, к сожалению, только 60-70% пациентам. Но мы тестируем и другие препараты, ожидаем, что они тоже будут эффективными. В наших руках будет больше препаратов для лечения мигрени, и это очень здорово.
— Постмодерн грубо надругался над понятием патриотизм. Сегодня только политики любят вспоминать о нем и административно вводить «воспитание в патриотическом духе». Как вообще можно научить любить и ценить родителей, например? Разве чувство привязанности к географии, к которой принадлежишь, не естественно? Почему так много слов и мало дела? Что для вас патриотизм?
— Я тоже не люблю это слово именно по вышесказанной причине. Уж больно оно изъезжено и нивелировано. Каким я хочу видеть Азербайджан, ответ прост – люди желающие принести пользу своему народу, желающие ему добра, должны иметь возможности для реализации своих планов и идей. Это задача государства создавать для таких граждан условия, при которых будут делаться дела и будет меньше слов о патриотизме. Надо позволить молодежи развиваться, помогать ей, не обижать ее, а лелеять и мотивировать. Любовь к государству, к родине появится сама собой.
Патриотизм в моем понимании — это мой долг ученого перед моим народом. Этому меня никто не учил, никто не объяснял, потребность делиться знаниями, опытом и обогащать знания соотечественников заложена во мне по умолчанию.
Говорю на полном серьезе, Азербайджан — страна хороших, умных людей. Большинство азербайджанцев правильно мыслят, говорят правильные вещи. Я наблюдал эту искренность за ними, видел желание работать и приносить пользу обществу. Нам надо защищать своих граждан, поощрять их по примеру Израиля, считаю, что это хороший ориентир для нас. В нашей компактной стране можно создать все условия для развития, для этого есть и желание у людей и всякие другие предпосылки. Я не покупаю аргументы вроде «мы Восток, у нас не получится». Это всё болтовня, хоть мы и Восток, но мы отличаемся от всех остальных, мы другие, а именно — прогрессивные.
— Вы как-то говорили, что «Азербайджан, как проект 20-го века состоялся и прочно ступил в век 21-й». Вы знаете, есть и несогласные с существованием Азербайджана как государства, в принципе. Считающие его «недоразумением», «ошибкой Сталина», и всяко обзывающие. Азербайджанцам приходится защищаться, отвечать зеркальными аргументами, играть на совершенно чужих, ненужных полях и вместо того, чтобы позиционировать себя современной, молодой, перспективной нацией, апеллировать к древности, как будто единственно древность обеспечивает нам право жить на этих территориях. В чем заключается наш путь, о котором так много говорят в Азербайджане? Нужен ли нам свой, уникальный путь, и не усложняем ли мы себе жизнь?
— Я понял, на что вы намекаете. Мне глубоко безразлично, что о нас думают другие. Вот, честно, безразлично. Мы — азербайджанцы — мобилизовали себя и создали государство. Этот факт говорит об интеллектуальном потенциале, стремлении к созидательности и воле нашего народа. Мы всё еще находимся в поисках себя и не всё еще сказали в истории. Ура патриотические фразы не нужны, надо заниматься конкретно делом. Азербайджан – это алмаз, нуждающийся в шлифовке. Мы должны сделать из него бриллиант.
Есть, конечно, объективные трудности, препятствия на нашем пути — сложная геополитическая ситуация, игры и козни окружающих нас держав, недоброжелатели и много других проблем. Но нам нельзя расслабляться и не в коем случае нельзя пресмыкаться ни перед кем. Мы с уважением относимся ко всем соседям, балансируем во внешней политике, занимаемся своим внутренним потенциалом, декларируем нейтралитет и ставим себе задачу в будущем экспортировать мозги, инновации. Это и есть наш путь, с которого нас не свернуть. Только так мы сможем стать непотопляемым, сильным государством. Что нужно для воплощения этих идей и задач? Территория, экономика, интеллектуальный запас и желание. У нас есть всё и, самое главное, любой азербайджанец — за прогресс и никогда за стагнацию.
Беседовал Алекпер Алиев,
писатель, Швейцария.
