Minval.az представляет читателям интервью с Теймуром Геокчаевым — главным дирижером и художественным руководителем двух государственных оркестров (Камерного оркестра им. К.Караева и Молодежного симфонического), директором специальной музыкальной школы им. Бюльбюля, замечательным педагогом, личностью и просто обаятельным и уютным собеседником.
Встреча с маэстро состоялась после концерта в Консерватории, посвященного 120-летию Бюльбюля. И несмотря на то, что детский ансамбль Тутти существует уже много лет, я впервые увидела, а, точнее, услышала результат блестящей подготовки, бесконечно сложной и трепетной работы Теймура Геокчаева. Сильно удивил еще и тот факт, что дети вели себя так непринужденно, словно много лет уже были профессиональными артистами, сотни тысяч раз выходившими на большую сцену: ни грамма волнения, страха или неуверенности. Даже на взрывные аплодисменты и крики БРАВО юные артисты реагировали спокойно, с достоинством принимая заслуженную награду. Но как же так? Ведь дети есть дети, им свойственно стесняться. Откуда такая уверенность? Как Теймуру Геокчаеву удалось добиться такого совершенства?
И вот концерт окончен, хочется поскорее начать беседу с маэстро, задать ему вопросы. Но к Теймур муэллиму невозможно пробиться из-за количества детей, желающих обязательно с ним сфотографироваться. «Ну вот я и влип!» — с беспомощным выражением на лице произносит Теймур муэллим, но в глазах его светится радость. Наконец фотосессия закончена, я снова предприняла попытку подойти, но Посол Азербайджана в России Полад Бюльбюль оглу и ректор Консерватории Фархад Бадалбейли на какое-то время «украли» моего собеседника, и я уже подумала, что интервью сорвется. Минут 40 гуляла по консерваторскому фойе, а маэстро все не звонил. Понимая, что, скорее всего, интервью не состоится, я вышла на улицу. Но стоило мне отойти от здания Консерватории, Теймур муэллим позвонил мне и попросил вернуться (позже он признается в том, что наша встреча – это своеобразный знак судьбы, в которую он верит).
Мой собеседник – человек самобытный, необычный, а потому и говорить с ним надо на его необычном и самобытном языке, не иначе. Я понимала, что неформальная обстановка всегда делает беседы ярче и непроизвольнее, и если это не просто интервью, а дружеская беседа, результат работы всегда бывает гораздо лучше.
И вот мы сидим друг напротив друга и говорим словно друзья, расставшиеся много лет назад, и никак не могущие наговориться вдоволь. На самом деле, мы виделись всего лишь раз – после концерта в Филармонии, когда маэстро согласился «когда-нибудь» дать интервью нашему изданию. И вот они, выдержки, фразы… В них – душа маэстро, его искренность и откровения. В них он весь, как на ладони.
— Знаете, я терпеть не могу лесть, это – одно из главных правил моей жизни. Лесть и фальшь я просекаю сразу же, но если просекаю, то уже не могу говорить с человеком не только по душам, но и вообще просто не могу говорить с ним уже. Никогда. Неискренность – главный человеческий враг. Так же не терплю лжи и предательства, хотя по жизни неоднократно сталкивался и с тем, и с другим. С другой стороны, эти грабли помогли мне отсеять шелуху и оставить в списке своих друзей только самых лучших – верных и преданных.
— С 1985 года я работал в школе им. Бюльбюля учителем. Я и сам – выпускник этой школы, моим директором был Назим Агаларович Аливердибеков – великолепный человек, достойный того, чтобы воспоминания о нем никогда не умирали. По сей день с любовью и благодарностью я храню ощущения той уникальной, совершенной обстановки творчества, созданной Назимом Агаларовичем. И вот сегодня я сижу в директорском кресле, хотя сказать, что я сижу – будет неправдой: я нахожусь в постоянном движении, работа для меня – это вся жизнь: не существует ни графиков, ни времени, ни пространства.
— Я патриот, и никогда не соглашусь покинуть родину. Помню, как грузины неоднократно делали мне предложения переехать в их страну и преподавать там. Но я отвечал всякий раз: зачем мне уезжать из Азербайджана? Уж лучше вы к нам!
— Лучшие залы, в которых я выступал? Колонный зал и Большой театр – это было великолепно!
— Музыканты – народ сложный. Заслуженные, именитые кажутся публике небожителями, но на самом деле это не так. Небожители мы только в тот момент когда находимся в состоянии творчества – вне его мы самые обыкновенные люди со своими привычками (в том числе и вредными). К примеру, Мстислав Леопольдович Ростропович – гений с эдакими спотыкательными инициалами, был очень простым человеком. Он всегда просил нас называть его просто Слава, кстати, мог и матом загнуть – в зависимости от ситуации.
— Женщина должна принимать мужчину таким, какой он есть. Ты без прикрас. Они и не нужны, эти лишние атрибуты. Любишь – значит понимаешь. Да, я был женат на неправильных женщинах… А, возможно, я и сам – неправильный. Но себе хочу задать вопрос: почему не могу найти для себя такой же идеал, как, например, супруга маэстро Ниязи? Наверное потому, что такие женщины существуют только в мечтах и встречаются раз в 100 лет. А в жизни мне безумно нравятся стервы. Да, я бабник, если угодно, и горжусь этим.
— За что меня не любят? За прямолинейность и откровенность. Эти подружки набивают мне шишки по жизни. За что меня не любят? За мое хронически-фатальное отсутствие гибкости, неумение прогибаться «под изменчивый мир». Но, как говорил Макаревич, «пусть лучше мир прогнется под нас», то есть под меня. Мне бесполезно что-либо диктовать, да и сам я никогда ничего не диктую, но прошу: не вмешивайтесь в мое мироощущение и не мешайте мне жить так, как я хочу.
— Я прошел в жизни через многое, но ни на секунду не жалею ни об одном прожитом мною дне. Жизнь — это бесконечная партитура, это вечное пламя любви и страсти — к музыке, к женщине, это бесконечная любовь к детям, которая однажды едва не сыграла роковую роль: недоброжелатели стали распускать грязные слухи о том, что я — педофил. Этот страшный удар мне тоже пришлось перенести…
— Мне 60… Но почему 60??? Почему не 6, не 16? Ведь я по-прежнему восхищаюсь рассветами и закатами, я чувствую оглушительный и неповторимый запах весны, мне нравится хруст первого снега под ногами, оранжево-желтое пламя листопада, в котором хочется сгореть, любовь, страсть всепоглощающая. Все словно в первый раз. Ну как мне может быть 60?
— В 1998 году я остался без работы и шел по улице с дешевым коньяком в сетке. И вдруг на встречу мне – Акиф Меликов, который на тот момент был и директором Государственной Филармонии, и Театра Оперы и Балета. Он посмотрел на меня пристально и вдруг говорит: «Теймур, неужели все так плохо?». Я признался, что да, реально даже еще хуже некуда. «Хочешь дирижировать в «Севильском цирюльнике»? — спрашивает Акиф Туранович. – Приходи завтра в театр и учи оперу». Это было столь неожиданно, и главное – вовремя, что я аж растерялся. Но помчался в театр, выучил оперу и все прошло отлично. Я остался в Оперном театре и работал там долгое время.
— Я – человек счастливый, и не стану гневить Небеса стенаниями о том, что мне что-то надо, мне чего-то не хватает. В принципе, у меня есть все, о чем можно мечтать: я весь в музыке, у меня любимая работа, профессиональная востребованность, признание, друзья. Но самое главное – я папа трех замечательных детей. Имран — композитор и музыковед, работает в Голливуде. Рустам — юрист, окончил университет в Сиэтле. Но мой алмаз, мой смысл жизни – это дочка – Мина. И если я произношу слово АНГЕЛ, то сразу же представляю именно ее личико, светлые волосы, голубые глаза, ее маленькие ручки, держащие скрипку. Кстати, я нашел хороший выход: если папа занят, то лучший способ обучить своего ребенка всему, что можешь сам – возьми в педагоги для дочки своего же ученика.
— Я не даю и не беру. Ни под каким видом. Это раздражает и даже злит, бесит многих. НЕПОДКУПЕН, понимаете? И все. И точка! С первых же дней директорства в школе Бюльбюля я провел так называемую «чистку», и все, кто в разное время поступил за «тапш» или за финансовое вознаграждение (когда-то и кому-то), вылетели как пробка из бутылки. У меня принцип: сдаст – пройдет. Не сдаст – не пройдет. Из-за этого принципа столько пришлось пережить неприятных моментов – начиная от писем и звонков с мольбами, просьбами, угрозами, предложениями денег. Даже около метро пару раз меня поджидали желающие «разобраться». А однажды даже пригрозили звонком из МНБ. И вы знаете, позвонили, сказали — откуда именно. Я спросил: «Ну и что? Я арестован? Ну, позвонили и позвонили. Всего хорошего».
— Не люблю отвлекаться на лишнее. У меня нет машины, нет крутого мобильника с интернетом и прочими прелестями. Я пользуюсь услугами городского транспорта – метро, автобусов, в позднее время суток позволяю себе проехаться такси. Я живу во имя музыки и творчества, а не за счет музыки и творчества.
— Никому не позволяю давить в детях индивидуальность – это преступление. Особенно, если ребенок – будущий артист, музыкант, короче, творческая личность. Можно отточить технику, вызубрить наизусть много произведений, сыграть их безупречно – опять же с технической точки зрения. Но если он при этом НЕ ЖИВЕТ, а только ИСПОЛНЯЕТ – это уже не искусство.
— Мама? Это главное. Это настолько главное, что выше только Бог. Но иногда Бог и Мать – это одно и то же. Бог сходит к детям, приняв образ их матери, охраняет всегда и везде. Мне 60, а мама моя постоянно звонит, беспокоится за меня, спрашивает, почему я пришел не в 8 вечера, а в 12 ночи (ведь концерт давно закончился и репетиции вроде бы не намечалось). Для матерей мы всегда останемся детьми – будь нам 6 или же 60 – это неважно. Я родился в 18.40. Концерты мои, как правило, начинаются в 19.00. И всякий раз именно вот уже много лет подряд я звоню маме в 18.40 и прошу ее помолиться за меня. Да, она до недавнего времени бывала на всех моих концертах, но никогда не аплодировала мне. И когда ее спрашивали, почему же вы не аплодируете Теймуру, она всегда неизменно отвечала: «Не могу же я аплодировать самой себе».
Яна Мадатова
Minval.az
