COP29
Журнал L’Express публикует интервью с Гарри Каспаровым. Поводом стало появление каспаровской книги «Зима близко: Почему нужно остановить Владимира Путина и врагов свободного мира», которая выходит на 14 языках. В интервью Каспаров много критикует западных лидеров, но больше других достается Бараку Обаме, пишет ИноСМИ.
L’Express: Вы, шахматный стратег, не утруждаете себя нюансами в сравнении Путина с Гитлером. Вы не преувеличиваете?
Гарри Каспаров: Я сравниваю, понятное дело, не масштабы их злодеяний, а размах их власти. Меня возмущает неспособность западных демократий увидеть сигналы, которые Путин подавал еще 15 лет тому назад. Достаточно было прислушаться к его словам о том, что распад СССР был самой страшной геополитической катастрофой ХХ века, или что нельзя перестать быть агентом КГБ. Гитлер, несмотря на «Майн кампф», изначально представлялся европейцам и американцам всего лишь не слишком опасным популистом, они думали, что смогут успокоить его. До Хрустальной ночи. Именно такая добровольная слепота позволяет диктаторам укрепить власть внутри страны. Если их проявления силы или безумия не встречают никакого противодействия, народ в конечном итоге начинает верить в их лидерские качества и, на фоне затухания всех несогласных голосов, активнее поддерживать их.
— Похоже, вы злитесь на западные правительства еще сильнее, чем на Путина!
— У Даладье и Чемберлена не было на руках исторических прецедентов. Нынешним лидерам было достаточно открыть книгу по истории, однако они один за другим побывали в Кремле и стали игрушками на службе его пропаганды.
— То есть, для Запада все стало неожиданностью?
— Прежде всего, он упустил возможность поддержать демократические перемены в начале 1990-х годов. Распад СССР в 1991 году должен был (как в 1918 и 1945 годах) повлечь за собой большие перемены, сопровождаться согласованными на Западе планами на будущее. Тем не менее, там только отпраздновали, как говорит мой друг Фрэнсис Фукуяма, «конец истории», окончательную победу демократий. Нас бросили, и мы не смогли построить институты, которые бы гарантировали демократизацию наций. Россия оставляла желать лучшего, но она, как говорили, не представляла опасности. Поэтому на нее махнули рукой.
— Вы вспоминаете о словах эксперта по России и будущего госсекретаря Кондолизы Райс, которая шутила о предположительно туманных перспективах переизбрания Путина…
— Политики предпочитают не выходить из зоны комфорта, которая очерчена информационным климатом и ожиданиями общественного мнения (а оно не любит слушать о конфликтах). Потому что им хочется, чтобы их переизбрали. Но мир изменился. Демократии, несостоявшиеся государства и диктатуры сосуществуют в тесном соседстве в мире «твитов» и мгновенных новостей. Тоталитарные режимы пользуются этим. Они обостряют конфликты с внешним или демократическим миром, чтобы оправдать внутреннюю авторитарную власть. Понимаете, у них нет другого варианта, кроме как удерживать власть, потому что иначе им пришлось бы отвечать за свои преступления. Они сожгли мосты и перешли точку невозврата при том, что экономика переживает упадок, и могут возникнуть вопросы насчет их легитимности. Когда таким режимам недостает внутренних врагов, они начинают искать внешних.
— Чем и занимается Путин, если мы правильно вас понимаем.
— Прошли времена, когда нефть стоила 150 долларов и, несмотря на коррупцию, финансировала повышение статуса среднего класса. Конфликт для Путина — единственный способ остаться на посту. С 2013 года он кричал об угрозе НАТО, хотя Обама неизменно сокращал военное присутствие: в Европе не видно больше ни одного американского танка. Сегодня же он — в Сирии, потому что ему нужно новая конфронтация.
— Вы также открыто говорите о мафиозной системе.
— При Ельцине коррупция была проблемой. При Путине она стала системой, которая опирается на абсолютную верность лидеру. Это похоже на мафию. На уровне центрального государства она обеспечивает доступ к бюджетным средствам, но точно такие же правила действуют в городах и их мэриях.
— Такова судьба России?
— Меня иногда спрашивают о различиях между Украиной и Россией, двумя столь близкими странами. Украинцы с 1994 года (небывалый случай!) провели мирную смену режима голосованием. Кроме того, в стране была небольшая, но прочно утвердившаяся оппозиция и ряд независимых СМИ. При Путине ничего этого нет. Еще в 2005 году, когда я только пошел в политику, у оппозиционеров вроде меня не было ни малейшего доступа к прессе. Касательно репрессий, Путин тогда переживал свой «вегетарианский» период, если сравнивать его с теперешним, хищническим. Тогда вам грозило всего нескольких дней за решеткой. Сегодня же с вами могут хладнокровно расправиться.
— Пропаганда, по-вашему, вышла на советский уровень?
— На самом деле, она — совсем другая. Моя мама живет в Москве и каждый день слушает этот абсурд по телевизору. Она говорит, что даже в худшие времена сталинизма людям хотя бы обещали светлое будущее, которое оправдывало все текущие жертвы. Посыл же Путина — это нуар в стиле Оруэлла, заговоры, опасности, смертельные враги…
— Вы критикуете Запад, но Обама не раз напоминал Путину, что тот — всего лишь бумажный тигр, региональный царек без реального влияния.
— Для диктаторов слова не имею значения, важны только действия. Нет ничего хуже, чем оскорбить их, не предпринимая затем никаких шагов. Если Обама говорит о «региональности» Путина, он должен это доказать, отправив авианосец к Одессе как напоминание о своей силе. Точно также он сказал Башару Асаду на глазах его союзника Путина, что применение газа против мирного населения недопустимо, но потом ничего не предпринял… Если кто-то пересек красную линию, по нему нужно стрелять!
— Буш уже показал, к чему может привести необдуманное применение силы.
— А я родился при советском режиме. Мне психологически сложно осудить действия, которые ведут к свержению диктатора вроде Саддама Хусейна. Как в шахматах, это был (пусть и плохо продуманный) ход для достижения правильной цели. И чтобы исправить ситуацию, не обязательно было начинать все сначала, как поступил Обама на Ближнем Востоке. Вывод его войск лишь сформировал вакуум, куда устремился Иран, а затем и Россия.
— Разве Путин не представил себя добропорядочным гражданином мира, поспособствовав соглашению по иранскому атому и устроив ликвидацию сирийского химического арсенала? Даже нынешние авиаудары могут сыграть роль против ИГ…
— Шутите? Он руководствуется исключительно собственными интересами. Сначала он добился усиления иранских союзников ценой катастрофического договора по атомной программе. Далее, в его отношениях с Башаром Асадом я вижу классическое братство диктаторов и пропагандистский ркасчет. Путин вышел на сирийскую сцену только лишь после того, как Обама заявил, что сирийский тиран должен уйти. С тех пор он старается обойти президента США по всему региону, чтобы еще ярче подчеркнуть его нерешительность.
— Вы действительно приурочили выход книги к графику американских праймериз, прежде всего в Республиканской партии? Почему?
— Мне хотелось дать толчок дебатам о необходимости устойчивой и взвешенной политики Америки в мире в тот самый момент, когда ее извечный маятник смещается в сторону изоляционизма. Со стороны Хиллари Клинтон и ее конкурента Берни Сандерса, я жду такую же риторику, как у Обамы, чьи президентские сроки принесли катастрофические результаты в данной сфере. Что касается республиканцев, Дональд Трамп, Тэд Круз и Рэнд Пол придерживаются линии «Америка прежде всего». Я возлагаю определенные надежды на сенатора от Флориды Марко Рубио, который разбирается во внешней политике и несет в себе кубинскую кровь. Он знает, что такое Россия и КГБ…
— А европейцы?
— Им тоже пора понять, что со временем объятий и компромиссов пора покончить. Путин видит в потоке беженцев идеальное средство давления на общественность и важнейший козырь для своих союзников из европейских ультраправых, которые, как Национальный фронт, открыто получают кремлевское финансирование. В перспективе усиление этих движений в Европе может принести ему отмену санкций…
— Он умеет находить союзников…
— Как у опытного агента КГБ, у него нет равных в умении чувствовать людей и манипулировать ими. Вспомните, как ему удалось в 2001 году взволновать сентиментального Джорджа Буша, рассказав ему о крещении и показав православный крест. Во всем остальном он платит целое состояние за международную пропаганду. Его деньги питают огромную международную сеть политиканов, а торговые соглашения приносят поддержку части бизнес-сообщества. Канал Russia Today, англоязычный голос Москвы, финансируется лучше всех в мире.
— Что, по-вашему, будет дальше? Вооруженный конфликт?
— Вы так говорите, словно речь идет о Сталине 1948 года! У него есть бомба, но обычные вооруженные силы слабее, чем кажется. Мне бы хотелось, чтобы ему систематически приходилось иметь дело с последствиями его безумных шагов. Турки сначала напрасно просили остановить бомбардировки сирийских туркменов, а в конечном итоге сбили российский самолет. В ответ Путин объявил бойкот туризму в Турции, что в первую очередь разоряет турагентства в его собственной стране. Кроме того, ситуация не по душе второй по величине религиозной группе России, мусульманам-суннитам, которые по большей части этнически близки к туркам. Нужно, чтобы он пошел дальше, а президент Татарстана осудил путинский «авантюризм».
— Может ли ваша слава защитить вас, ярого противника Кремля?
— Нет. Поэтому я и живу в Нью-Йорке с 2013 года. Никакой статус и известность не защитят вас от преступления. Мой друг Борис Немцов был политиком высокого полета, одно время его считали преемником Ельцина, его знали по всей стране. Но это не предотвратило его убийства в прошлом году в двух шагах от Кремля после того, как он призвал к протестному маршу против путинского вмешательства на Украине. Он сам советовал мне уехать и не возвращаться в Москву на допрос в Следственный комитет.
— У вас еще есть надежды на Россию?
— Говорят, что за уходом Путина последует хаос, но лучше хаос сегодня, чем катастрофа завтра. Выходки этого режима начинают дробить Россию, возникают намеки на региональные восстания при том, что Китай тихо поглядывает на огромные слабозаселенные территории. Мне бы хотелось, чтобы это прекратилось, пока моя страна еще в силах оправиться.
