The Atlantic – о последствиях возможного краха Путина в Сирии

The Atlantic - о последствиях возможного краха Путина в Сирии

The Atlantic - о последствиях возможного краха Путина в Сирии

«Если военная авантюра России завершится крахом, что будет дальше?»,- задается вопросом Доминик Тьерни в своей статье в американском The Atlantic.

«В минувшем сентябре Россия разместила в Сирии несколько десятков боевых самолетов, чтобы спасти союзный режим Башара Асада. Владимир Путин решил защитить одного из немногих иностранных союзников Москвы и создать давление в его пользу на предстоящих мирных переговорах по сирийской гражданской войне. Российские СМИ представили эту операцию как героическую попытку спасти цивилизованный мир от исламского терроризма. В Вашингтоне, тем не менее, склонны считать, что Путин вязнет в болоте. По данным The Economist: «Если американские обозреватели, обсуждающие Сирию, согласны хоть в чем-то, так это в том, что российская операция, позволившая Асаду одержать лишь незначительные успехи, потерпит фиаско и вынудит Россию бросить своего клиента. Это подтолкнет продвигаемые госсекретарем США Джоном Керри мирные переговоры, направленные на смещение Асада и формирование правительство переходного периода в начале следующего года.

Но стоит ли радоваться неудаче Путина? Хотя есть большой соблазн радоваться при виде неудач Путина в Сирии — можно назвать это Putinfreude — экспертам по Сирии следует пересмотреть свои предположения. Если военная авантюра Путина потерпит крах, то результатом может быть вовсе не мир.

Легко представить себе, что российская операция заходит в тупик. В последние недели армия Асада сумела добиться незначительных успехов в районе сирийского города Алеппо. Но в целом общая стратегическая ситуация для Дамаска остается тяжелой. В прошлом году правительственные войска потерпели несколько поражений на поле битвы, и президент Башар Асад признал, что войска истощены и испытывают нехватку ресурсов. Режим отступил на территорию, которую мог защищать, и удерживал контроль над прибрежным районом, составляющим около одной шестой от общей территории Сирии. Российской авиации для победы недостаточно. Нужны десятки тысяч солдат, чтобы отвоевать Ракку и Алеппо.

Россия оказалась в опасной ситуации из-за международной изоляции и экономических проблем. А теперь Путин столкнулся с неизвестностью. Москва не имеет опыта в координации военных операций с Сирией, Ираном и «Хезболлой». Это первая военная экспедиция России за пределами ее непосредственной сферы влияния после окончания холодной войны. Путин также связал свою судьбу с крайне некомпетентным диктатором. Привычка Асада прибегать к пыткам и к бомбардировкам мирного населения бочковыми бомбами породила адское варево в Сирии.

И вести такую опосредованную войну вполне могут двое. Покровители сирийских повстанцев, например, Турция и страны Персидского залива, вполне в состоянии уравновесить российскую интервенцию, расширив поддержку повстанцев — поставляя им, к примеру, средства ПВО. В 1980-х годах советская попытка подавить мятеж в Афганистане потерпела крах во многом благодаря тому, что ЦРУ поставляло ракеты «Стингер» класса «земля-воздух «афганстким моджахедам.

Чтобы понять, с чем рискует столкнуться в Сирии Путин, достаточно посмотреть на Иран. Придя на помощь Асаду, Иран быстро понял, что Сирия грозит стать «черной дырой», затягивающей сотни иранских военных и десятки миллиардов долларов. Или подумайте о «Хезболле», ливанском сателлите Ирана, которая перешла границу, чтобы спасти Асада, и потеряла от 1 200 до 1 700 боевиков в болоте, оказавшемся бездонным.

Короче говоря, война Путина может окончиться поражением с большой долей вероятности. Но пойдет ли он после этого на уступки и откажется ли от своего союзника? Если президент России будет действовать рационально, то ему следует принять меры для минимизации потерь. Но Путин может поступить иррационально. Во время исследований для написания моей книги “Надежный способ проиграть войну” (The Right Way to Lose a War), я был поражен, поняв, насколько плохо реагируют правительства на меняющуюся ситуацию на поле боя. От США во Вьетнаме до СССР в Афганистане, лидеры в ответ на поражение часто принимают катастрофические решения, дополнительно усугубляющие их положение. Вместо того, чтобы хладнокровно искать выход из тяжелой ситуации, они теряют рассудок.

Отчасти проблема заключается в том, что психологи называют «боязнью поражения». Боль от неудачи в два раза сильнее, чем радость от победы. Вероятность даже малой неудачи кажется совершенно неприемлемой, и люди готовы пойти на большой риск, лишь бы добиться даже маленькой победы. Игрок, проиграв 20 долларов в казино, не уходит, он удваивает ставки. Президент, потерявший тысячу американских солдат во Вьетнаме, не выводит войска, он бросает в эту трясину еще полмиллиона солдат.

Трудно представить себе, что Путин смирится с поражением. Он тщательно культивирует свой имидж как отца русского народа, вернувшего России статус мировой державы. В случае падения режима Асада Россия рискует потерять единственную военную базу за пределами бывшего СССР — базу флота в Тартусе. Таким образом, если военные усилия приведут к полному краху, Путин может попытаться извлечь какую-то пользу из обломков своих планов, тем самым выводя конфликт на новую опасную фазу. Он может активизировать бомбардировки или разместить в Сирии «зеленых человечков», как прозвали российских солдат, неофициально находящихся на востоке Украины. Как только российские солдаты начнут гибнуть в Сирии, все предыдущие договоренности будут отменены.

Более того, Путин в прошлом уже реагировал на возможную потерю клиентского режима применением военной силы. В 2008 году произошла российская военная интервенция в Грузию с целью наказать прозападного президента Михаила Саакашвили и защитить сепаратистские области Абхазию и Южную Осетию. Шестью годами позже, в 2014 году, Путин помог украинским мятежникам и аннексировал Крым в ответ на свержение пророссийского президента Виктора Януковича. В 2015 году Россия снова вмешалась, спасая стремительно слабеющий союзный режим Башара Асада.

И Путин уже намекал на возможность военной эскалации в Сирии, когда сказал, что Россия применяет там далеко не все, что может, и добавил: «У нас есть и дополнительные средства. Если понадобится — и их используем».

Так что же делать? Тяжелые последствия российского поражения вовсе не означают, что российская победа предпочтительнее. В конце концов, если Асад добьется преимущества, то зачем ему вести переговоры об урегулировании, учитывающем интересы всех групп сирийского населения? Вместо этого оптимальным кажется ситуация, при которой Путин поверит, что одержать триумфальную победу невозможно, но он все еще может сохранить лицо, представив результаты как успех. Другими словами, ему нужно найти, что представить российскому народу в качестве позитивного результата миссии. Это необязательно должна быть правда, но это должно быть правдоподобным или как минимум удовлетворительным. Следовательно, чтобы заставить Путина уйти из Сирии, США должны постараться избегать хвастливых заявлений о российском провале. В 1989 году, когда пала Берлинская стена, президент Джордж Буш сознательно отказался назвать это событие победой, чтобы избежать осложнений в отношениях с президентом СССР Михаилом Горбачевым.

Путину нужна победная речь. Вашингтон должен помочь ему написать текст.